Князь мира - страница 48
Мишутка же, когда узнал, что Михайла и есть тот самый папанька, за которого его столько времени мальчишки дразнили, в первый раз на людях схватился за глаза и, зашедши за угол первого дома, долго за ним простоял, делая вид, что сердится и признавать Михайлу не хочет, пока сам Михайла не подошел и не тронул его за плечо:
- Пойдем-ка, сынок, в салаш к стаду, у чужого плетня и тени хорошей не сыщешь!
Мишутка отер кулачками глаза, и с той поры спали они на берегу Дубны в шалаше, где у нас спокон веку пасется ночное.
Так все и пошло по-старому, Мишутка, как и прежде, пас сельское стадо, а Михайла с палочкой обходил округу за подаяньем и продавал мироедам по полушке за три фунта куски.
*****
По возвращении домой пуще всего одолели Михайлу расспросы, как да что, такой дотошный и неспокойный народ, но мало чего от него дотолкались: тае да тае, дело не мое, старик вернулся совсем невразумительный, быстротой речи и соображения Михайла не отличался и раньше, кто его помнит, а тут и совсем из человека слова не вытянешь, только бородой трясет и глазами слезоточит: дескать, правильно… верно, чего могут тут говорить, когда и без разговору все ясно!
Только палочку свою перебирает в руках, и уж не прежняя Михайлова палочка, которую хорошо знал всяк и каждый, не один раз держал ее из пустого любопытства в руках, а из некоего заморского древа, у которого древесина похожа на человечье тело с содранной кожей, перевита она бугорками, как будто под первым слоем спрятаны жилы, по жилам токает кровь и хоронится жизнь; на таком-то древе, а совсем не на осине, как говорит неразумный поп Федот, в старину удавился Иуда, в той стороне осину за сто рублей не найдешь, темный корень у этого дерева, и сидит оно на добрую сажень в земле, а цветет очень красиво, увешается весной цветами - не наглядишься, и цветы на ем похожи на слезы, а также в дереве крепость большая - посоху такому износу не будет, и человека с таким посошком, если встренется где на дороге, смерть до время обходит!
- Выбрал дерево тоже, - осудил поп Федот, когда до него дошел разговор, сам он отгонял от окна Михайлу, когда тот ненароком у попа за куском постучится, а попадья даже плевала вдогонку и крестила порог, -нечего сказать! И какой дурак прозвал Михайлу Святым, среди святых удавленников вроде как не бывало!
- Да оно что верно, то верно, - качали головами мужики, - а все же…
Словом, с самого прихода Михайлы люди стали его сильно чураться, хотя никому вреда он не делал, ждали первое время, что Михайла кил всем насадит или посеет по первому грибному дождичку под окнами мертвый волдырь, который иногда сам по себе всходит к осени на луговинах и набит такой похожей на нюхательный табачок мукой, ее-то и разносит ветер по дорогам, и если грехом набьется под нос с этого ветру, так и глаза будут слезиться и одолеет икота и чих; но никакой хвори, по видимости, Михайла с собой не принес, подойдет только, постучит иудиной палочкой в окошко и подаянья попросит, поклонится за черствый кусок глубоким поклоном и мимо, худого слова не скажет, а в избу к кому попроситься кости погреть или так помолиться хотя бы на образ, видно, боится.
- Ишь, дело какое, - провожали Михайлу отовсюду глаза, - люди считают, что он вроде как помер, а Михайла знай себе собирает куски!
Так против всяких законов и обычаев Михайла и просбирал до глубокой осени, а люди вспоминали про Марью, про осину, на которой, правда, когда сбежались, так самого удавленника хотя не нашли, но это теперь значило мало, потому что с сучка болтался поясок с оборванной петлей, а иные и так говорили, что сам-то сук вроде как у ствола подломился и концом лежал на самой земле, а перед этим пояском, что уж доподлинно верно, видели все человека, который был как две капли воды похож на Михайлу, хотя, как теперь вот выходит, никогда Михайлой и не был!
- Чудной человек! - говорили и мужики и бабы в конце таких разговоров. - Не объяснит ничего толком, не расскажет по совести, все тае да тае, дело не мое, а людям и вовсе нет дела!
- Я вот его на духу всего выцежу! - утешал мужиков при случае поп Федот. - Наизнанку всего выворочу кверху шубниной!