Князь в Древней Руси: власть, собственность, идеология - страница 8

. Именно эта мифологема стала стержнем предания о сватовстве древлянского князя Мала к княгине Ольге после убийства ее мужа Игоря.

Допуская, что сватовство или брак как таковой, следующий за убийством князя, содержит для летописных сказаний знак преемства власти, обратим внимание на два предания, содержащие несколько разнящиеся версии женитьбы Владимира Святославича на дочери полоцкого князя Рогнеде. Они помещены в «Повести временных лет» под 980 г. и в Лаврентьевской летописи под 1128 г. Эти легенды следуют классической последовательности сказочных сюжетов, установленной В. Я. Проппом. Герой (Владимир) сватается к княжеской дочери (Рогнеде), но получает отказ. Герою помогает советами «помощник» (Добрыня). В конце концов герой побеждает «царя» (Рогволда), убивает его и женится на «царской» дочери. В награду герою — «царство» (Полоцк).

И в изученных Д. Д. Фрэзером ритуалах, и в волшебных сказках, исследованных В. Я. Проппом, наследник царства всегда появляется извне, что, вероятно, есть припоминание матрилокального брака^>{35}. Аналогичные династические легенды, идентичные сказкам, известны достаточно широко. Для примера укажем на рассказ чешского хрониста Козьмы Пражского о вокняжении родоначальника чешских князей Пржемысла после женитьбы на дочери князя Крока — Либуше.

В преданиях о князе Владимире и Рогнеде привлекает внимание еще один вполне сказочный мотив — сведения о «подлом» происхождении будущего киевского князя, названного в обоих случаях «сыном рабыни». Парадигма незнатного, порою даже нищего жениха царской дочери, обретающего государство, — едва ли не обязательный элемент династических легенд. Упоминавшийся выше Пржемысл, получивший княжество чехов, человек простого рода, принимая предложение послов Либуши, захватил с собой плетеные из лыка лапти, дабы они напоминали потомкам о скромном происхождении родоначальника династии. По свидетельству Козьмы Пражского (XII в.), эти лапти позднее хранились в Вышеграде^>{36}.

Аналогичная легенда существовала и в Польше: согласно «Хронике» Галла Анонима (XII в.), первым гнездинским князем стал Семовит, сын крестьянина Пяста и крестьянки Репки^>{37}. Подобные предания присущи не только славянским государствам. Так, одним из главных героев адыгейских преданий и основателем государства и всех знатных родов Адыгеи и Кабарды выступает Инал. Примечательно, что это одновременно и имя, и титул, и означает буквально «сын женщины из ханского рода и простолюдина»^>{38}.

Известно, что на Руси в XII в. об основателе Киева и местной княжеской династии Кие знали не только то, что он был князем, но и то, что происхождения он был более чем незавидного, «перевозчик» через Днепр. Нестор активно протестовал против такого мнения, но в свете приведенных параллелей сведения, находившиеся в руках летописца, не лишены логики.

Таким образом, в летописных записях IX–X вв. восстанавливаются по крайней мере три мифологемы, связанные с князем и его властью: умерщвляемого царя, княжеской свадьбы и низкого происхождения воспреемника власти. Они встречаются в разных сочетаниях, в различных по происхождению преданиях, но всегда являются структурообразующими элементами текста, той надтекстовой знаковой системой, которая практически не учитывается при исследовании эволюции княжеской власти в IX–X вв. Сейчас нелегко однозначно решить вопрос о соотношении текста и ритуала, текста и действительности, но несомненно известная связь между ними существовала. Едва ли текст непосредственно описывал действительно совершившийся ритуал, хотя это и не исключено. Но думается, в летописных преданиях больше от способа концептуализации реальности, конструирующего иную, нормативную действительность в категориях ритуала. Скажем, вряд ли можно серьезно утверждать существование насильственного убийства князя в IX–X вв., но, возможно, ритуал этот существовал. Задача мифа — примирить действительность с мыслимым идеалом. Такую же роль выполняли и мифологизированные предания. Собственно историческая задача перед ними не стояла.

Исходя из сказанного можно предположить достаточно сильное участие сакральных факторов в формировании облика княжеской власти в языческий период киевской истории. Внимания заслуживают известия о случаях парного княжения в Киеве во второй половине IX — первой половине X в.: это — Аскольд и Дир, Олег и Игорь, Ольга и Святослав. Современная историографическая традиция склонна не признать этого и в соответствии со схемами, кажущимися истинными, пытается развести хронологические даты их жизни или княжения. При этом, к сожалению, не учитывается распространенная в арабо-персидской традиции тема «двух царей» у некоторых народов Восточной Европы. Восточные авторы концентрируют свое внимание на диархии (совместном правлении двух владетелей) в Хазарском каганате, подробно описывая экзотические атрибуты и ритуалы. Ибн-Русте и Ибн-Фадлан дополнительно свидетельствуют, что аналогичная традиция правления существует и у русов