Когда море отступает - страница 6
Среди приглашенных находились…»
В Вервилле, рыбачьем поселке, расположенном между Курселлем и Верньером, на улице Восходящего солнца папаша Арно, краснолицый, в ярко-красной рубашке в клетку, швырнул газету от 27 мая 1960 года и нарочито грубо крикнул:
— Да не все ли им, чертям, равно, какая у них фамилия — Леклерк, Смит или Мюллер? Слышишь, Малютка? Ей-богу, я прав!
Кабатчик столь фамильярно обратился к тоненькой молодой женщине, настоящей «кошечке», у которой, как у танцовщиц, были подведены только глаза. Она напоминала белокурую Нефертити. Она была чересчур элегантна для этого деревенского трактира под вывеской «Папаша Маглуар», обличавшей бедность фантазии трактирщика, но ее это, видимо, не смущало. Она смотрела вдаль, поверх стойки, поверх крикливой рубашки хозяина, поверх террасы, тонувшей в кустах бересклета, на море. Поджарый молодой человек в синих джинсах, стоя спиной к кабачку, вертел киноаппарат, оклеенный фотографиями долговязых девиц в купальных костюмах.
— А ведь, как подумаешь, красивая фамилия — Леклерк! — мечтательно сказала женщина.
Часть первая
Розы Арроманша
I
На Абеля напирала толпа, дышавшая на него запахом гнилых яблок, а он возвышался над нею цельной и грозной глыбой, которую составляли его затылок, плечи и туловище. Та блаженная игристая жизнерадостность, которая воодушевляла его еще час тому назад в порту Уинстон, улетучилась. Абель знал эти своеобразные предостережения — его сердце сильно билось тогда о прутья ребер. Нет, он не должен был заходить в это заведение! Ему хотелось проглотить слюну, но в горле у него все пересохло. С приглушенным хрипом он выдохнул воздух. Счастье, что с ним не было Валерии и она не могла заметить его состояние! Нет, правда, хорошо, что она осталась в гостинице. Превосходно! Откровенно говоря, все в ней начинало его раздражать — и хорошие манеры, и величавая поступь, и разговоры о могиле героя!
Слово «герой» затрепыхалось, точно большая птица, попавшая в сигнальную сеть. Беспрерывные звонки долетали до отдаленных границ. Главная разведывательная служба бодрствовала — ни один сигнал не ускользал от нее.
За его спиной чей-то нервный смех перешел во вкрадчивое мурлыканье:
— Фердинанд, а Фердинанд! Я позабыла кур загнать!
Впереди не было ничего — ничего, кроме смутно белевшего прямоугольника. Появился гид и заговорил приятным басом:
— Дамочка! Чуточку подайтесь! Мужчинам только этого и надо! Придется затворить дверь — мне нужно, чтоб было совсем темно.
И в то же мгновение возник ужас. Глубокой ночью неслись пронзительные крики, раздавался скрип калиток в кладбищенских оградах, хрипенье скованных рабов, изнывавших под бичами бесчисленных надсмотрщиков. Наконец жуть прояснилась; конечно, это были чайки.
Чайки кричали, как кричали они тысячелетья назад, — белые чайки смерти, выслеживающей свою жертву в дюнах. Абель видел их вновь — на той расплывчатой линии, которая в конце концов сливается с горизонтом всякой жизни, там, где рассыпается волна, в той неопределенной области, что находится между последними морскими водорослями и первыми кустами чертополоха, на недосягаемой обетованной земле — стране сухого песка.
Абель встряхнулся. Аппарат явно ввел его в заблуждение. Это был всего-навсего случайно попавший на пленку крик морских птиц!
— Соседский петух получит удовольствие! — снова заговорила женщина.
Спутник прошептал ей что-то на ухо, и оба фыркнули. Кто-то закашлялся, запищал ребенок. Просочился бледный свет, обозначив неоглядное желтоватое пространство. Зрители между тем росли с головокружительной быстротой, становились великанами рядом со светившимся на востоке песчаным холмом.
Абель узнал, так же как он узнал чаек, этот мутно-сиреневый свет, который навсегда отравил для него солнечные восходы!
Внезапно на него обрушился голос невероятной мощи, как у вокзальных рупоров:
— Сейчас ночь с пятого на шестое июня тысяча девятьсот сорок четвертого года. Неунывающие нормандцы спят. Они спят у себя на фермах с запертыми ставнями, а в это время в блиндажах Атлантического вала, прильнув к бойницам, гитлеровские солдаты…