Когда мы молоды - страница 10

стр.

Одним словом, он ничего не имел против Семена Васильевича Прошина. Но вот чего он не выносил, это когда подруги матери принимались вникать в ее личную жизнь. Но приходилось терпеть, коли уж мать сама терпела эти обсуждения.

Приоткрыв глаза, он увидел, что в комнате все трое. Они разговаривали тихо, наверное, думали, что он спит. Он снова закрыл глаза, чтоб они не заметили, что он все слышал, это было бы стыдно.

— Конечно же она ему совершенно не подходит! — заявила Мэм. — Интеллигентный человек — и типичная деревенская баба. Явный мезальянс.

— Ах, девочки, какая разница! Она все равно его не отпустит, — произнесла маленькая Дина своим высоким девичьим голосом.

— Она? — язвительно возразила Ольга Павловна. — Он сам ни за что от нее не уйдет. У ее отца дом полная чаша — корова, свиньи, куры. В наше время это кое-что значит!

— Я слышала, скоро будут раскулачивать мясника Фирсова. Представьте себе, мяса в долг он уже не отпускает, — заметила Мэм.

— Не пойдет он на развод, — стояла на своем Ольга Павловна. — Он что, разве говорил тебе, что собирается развестись?

— Он? Мне? — голос матери звучал неуверенно и жалко.

— А знаешь, что говорит Федотовна, их соседка? Она говорит, от Дуськи он был рад бы уйти, но взять другую с ребенком — не-ет, не такой он дурак.

Это говорила не змеюка Мэм, это сказала Ольга Павловна. Будь это Мэм, он пропустил бы сказанное мимо ушей, не придал бы никакого значения, всем известно, у нее язык без костей, доброго слова но дождешься, вот уж воистину Пиковая дама, ведьма старая. Но Ольга Павловна!

— Тсс! — напомнила Дина. — Вдруг он услышит…

— Мал еще, ничего не понимает, — возразила Ольга Павловна. — Да и спит сном праведника. Ведь спит?

— Не знаю, — откликнулась мать. — Наверно. Я положила ему компресс на голову. Кажется, ему полегчало, и он заснул.

— А как он вообще? — спросила Дина.

— Ах, по сути дела, давно уже должно бы пойти на поправку, а вот никак, — пожаловалась мать.

— Вызови врача, — сказала Дина.

— Гердер был. Еще раз звать его неудобно, он всегда так занят.

Мальчик знал характер матери. Кого-то обременять было мучительно для нее. Тут он ее полностью понимал. В самом деле, как решиться опять беспокоить вечно спешащего и без того перегруженного старого человека? Он ведь выписал лекарства, чего же еще?

— Девочки, нам пора, — спохватилась Ольга Павловна.

— Ой, без пяти час, — заторопилась и Мэм, из всех только у нее были часы. — Опаздываем.

— Не знаю, можно ли мне его оставить, — засомневалась мать.

— Да почему же нет? Ведь он спит, пусть себе и спит спокойно, будет только на пользу, а через три часа ты опять придешь.

Они направились к двери. Мать, склонившись над мальчиком, тихо спросила:

— Ты спишь, сынок?

Мальчик промолчал. Пусть думает, что он спит. Будет ужасно, если она поймет, что он слышал весь разговор.

Еще немного мальчик полежал с закрытыми глазами. Хорошо, что он снова один. Мать сказала, что теперь должно идти на поправку. Скоро он снова будет на ногах. Пойдет в красный уголок играть в шашки и обыграет наконец этого хвастунишку Пашку-цыгана. И в футбол он снова будет играть. Витьке, инженерскому сыну, купили новый мяч, настоящий, покрышка из толстой кожи, ртом его и не надуть как следует, а только специальным насосом. Но главное, он сможет пить сколько душе угодно. Где это слыхано, до смерти хочется пить — и не можешь!

Ему вдруг стало очень худо. Голова звенела, как туго надутый мяч, тупая боль появилась в ней снова, сердце заколотилось, как пойманная птица. Должно пойти на поправку, говорили все, но ничего похожего! А если так и не пойдет, что тогда? Тогда придется умереть.

Умереть? Поначалу мысль показалась совершенно нелепой. Как это — умереть? Умирают люди на войне, геройски, сраженные вражьей пулей. Умереть можно и от голода, в голодные годы мрут тысячами, но сейчас-то не голодный год. Кроме того, умереть можно, когда страшные эпидемии, например, чума или холера, и еще от тяжелой болезни вроде туберкулеза. А разве можно умереть от ангины? Вообще-то все люди умирают. Это естественно, ничего с этим не поделаешь, люди примиряются с мыслью, что приходится умирать. Говорится же в книгах о стариках, которые заранее беспокоятся о гробе для себя и даже мастерят его своими руками. Но если человек вовсе не стар? Если просто даже не стал еще взрослым? Да что там, разве дело в возрасте? Иссякнут силы, из-за болезни или еще почему-нибудь, скажем, из-за несчастной любви, об этом тоже бывает в книгах, и разум должен примириться с мыслью, что ты обречен. Значит, я должен умереть?