Когда зацветут тюльпаны - страница 25

— Счастливого пути вам, — пожелал Алексей, когда Вачнадзе и Гурьев влезли в кабину.

Алексей торопился. Страшный враг буровиков — мороз не давал времени на размышления. Борьба с ним началась с первых метров. Уже во второй половине смены Климов вошел в пласт известняков и, не пробурив полметра, начал подъем инструмента.

— Вот это породка!.. — выругался бурильщик, осматривая долото. — Если так и дальше пойдет, набурим мы… хрен с маслом…

Климов злился. Он знал по геолого-техническому наряду, что встретится с известняками, но не ожидал, что они окажутся такими крепкими.

Долото заменили новым, опустили его на забой. И тут оказалось, что пока возились, на клапанах насоса, подающего глинистый раствор в скважину, намерз лед, и его нужно оттаивать горячей водой. Климов был темнее тучи. Наблюдая за тем, как поверхность раствора, остановившегося в желобах, быстро затягивается лучистой коркой льда, ругался сквозь зубы:

— Раствор теряем, черт…

Мороз крепчал, пробирал людей до самых костей, а известняки были настолько крепкими, что через каждые метр — полтора приходилось менять долото. Никто не мог отлучиться с буровой, погреться в будке. Выручал Колька Перепелкин. На высоте двадцати восьми метров, в деревянной люльке, похожей на балкончик, он проделывал прямо-таки акробатические номера. При подъеме инструмента элеватор примерзал к стенкам бурильной трубы, и его приходилось открывать молотком, распластываясь в воздухе. Задрав голову вверх и ожидая, когда Перепелкин заведет «свечу» за «палец», Климов думал: «Вот наловчился, стервец… А ведь год назад элеватор мне на голову спустил… Ну и ну, надо сказать ему, чтобы полегче вертелся там и не забывал про предохранительный пояс — не ровен час, нырнет, как рыбка…»

Когда прошли известняки, до конца смены остался всего один час. Спешили. Наравне со всеми работал и Алексей. Он очищал от вырубленной породы желоба, стоял у лебедки, давая возможность Климову размяться, погреться в движении. Передав рычаг бурильщику, шел к насосам, к глиномешалке, чтобы и там помочь рабочим заправить ее новой порцией глины…

Наконец, известняки кончились, и Климов наверстал упущенное. Поглядывая на отметку, сделанную на квадратной трубе (буровики зовут ее квадратом), он постепенно увеличивал нагрузку на долото и радовался тому, как быстро эта отметка опускается к ротору.

— Идет! — крикнул он, встретившись взглядом с мастером, и темное, залубеневшее на морозе лицо его расцвело белозубой улыбкой…

После восьмичасовой напряженной работы вахта Климова отправилась на отдых, а вахты Никуленко и Альмухаметова приступили к спуску направления скважины. Короткие широкие трубы направления свинчивали вручную, и это было самым мучительным. Срывались тяжелые цепные ключи, скользили ноги по замерзшему на роторе глинистому раствору, резьбы труб соединялись наперекос, и их приходилось разъединять, а потом свинчивать снова…

Алексей позабыл об отдыхе. В голове гудело, глаза покраснели и болели тоже, обветренные губы шелушились, трескались, и из ранок капельками выступала кровь. Но бодрился, даже шутил. Брался за скользкую и неподатливую рукоять ключа и вместе с другими хрипло кричал:

— Ды… э-эх! Ды-ы… ще раз! И-и эх, взяли!.. Веселей, ребята! Тетя Шура, наш шеф-повар, сегодня чудесный компот сварила — нам нужно заработать на него… А ну еще разок… И-и-эх!..

А в короткие минуты отдыха, жадно глотая горький, иссушающий рот дым махорки, Алексей начинал рассказывать обступившим его рабочим очередной «случай из жизни». Это были те бесконечные и ни к чему не обязывающие рассказы, которые обычно начинаются со слов: «А однажды, значит, было так» и которые преследуют одну цель — рассмешить слушателей. Этих «случаев» Алексей знал множество и любил их рассказывать. Слушали его жадно, потому что рассказывал Алексей мастерски.

— А был и такой случай… Довелось мне работать с мастером Владиславом Полюшкевским. Поляк… Интересный мужик… Здоровенный — косая сажень в плечах, голосище — труба какая-то, а не голос… Человек вроде ничего, а немножко с дуринкой. Ребята знали об этом и не раз подшучивали. Бывало, придет на буровую, походит, посмотрит — того нет, другого нет, да как заорет, аж дизелей не слышно за его голосом. Слова как следует не выговаривает, спешит, и получается такое — ну, ничего не поймешь. «Куда смотрите? — орет. — Веровка нет, воды горачий нет, почему буровую не украли, га?» Начнешь выяснять, сердится еще сильней… Морока!