Когда зацветут тюльпаны - страница 44

— Ба, Настя Климова! Здравствуй, прости — не заметил.

Настя рассмеялась.

— Не заметили… Чуть не споткнулись через меня. Не хотела окликать, а потом думаю — что это с нашим Алексеем Константиновичем, идет и знакомых не узнает.

— Прости, Настенька, исправлюсь… Откуда спешишь?

— С рынка. Детишки одни остались — Иван-то на вахте…

Поговорили еще немного о всяких пустяках. И вдруг Настя сказала:

— А у меня вчера в гостях Галина была, Гурьева… Про вас спрашивала.

— Да? Ну и как она поживает?

Настя вздохнула.

— Да так… — И открыто глянув в глаза Алексея, тонко усмехнулась. — Горько поживает… Ну, я пошла, а то детишки проснутся.

Алексей не удерживал ее, стоял и смотрел ей вслед. «Горько поживает…» — звучало в ушах. Почему горько? Неужели Настя хотела сказать… Не может быть!

Алексей встрепенулся. Решение пришло сразу, неожиданно. Он круто повернул и широко зашагал обратно — в общежитие.

В свою комнату он ворвался почти бегом. Сбросил с себя рабочий костюм, выхватил из тумбочки бритвенный прибор, сбегал на кухню за горячей водой и, почти не видя своего отражения в зеркале, стал бриться. Потом выбрасывал из чемодана рубашки, рассматривал их и злился, что не может решить, какую из них надеть, подбирал галстук, гладил брюки, — и все это делал безотчетно, механически. Он смотрел в себя, прислушивался к своему решению и почему-то верил, что делает правильно…

Галина открыла сразу, будто ждала его.

— Вы?!.

— Доброе утро.

Она не ответила. В ее глазах, больших и прозрачных, как ключевая вода, были и смятение, и радость, и недоверие. И вдруг она побледнела, заспешила — одной рукой стала поправлять прическу, другой — запахивать халатик на груди.

— Простите, я в таком виде… Не ждала. Я сейчас… — и повернулась, чтобы уйти.

— Не нужно, — сказал он и, пугаясь своей смелости, тихо тронул ее за плечо.

Она остановилась и медленно, словно раздумывая, повернулась к нему. Он во все глаза смотрел ей в лицо, и все ему нравилось в ней: и высокий белый лоб, обрамленный пушистыми завитками темных волос, и прямой нос, и тонкий подбородок…

И вдруг он заговорил — торопливо, несвязно, боясь, что она не дослушает и уйдет.

— Я не мог не прийти… Нет больше сил жить так… Я люблю вас… Да, люблю и не могу жить без вас… Я все понимаю — все, но ничего не могу сделать с собой… И вот пришел… — Он взял ее руку в свои, она не вырвала ее. — Что же вы молчите? Скажите хоть одно слово…

Галина покачала головой. И тогда Алексей притянул ее к себе и осторожно обнял за хрупкие плечи.

— Не нужно, Алеша, — задыхаясь, шептала она. — Не нужно…

А он не слышал. Целовал ее губы, глаза, лоб…

Климов завидовал, хотя и понимал, что только благодаря напористости Альмухаметов захватил инициативу в свои руки. То, что мысль перейти на бурение с применением воды вместо раствора подсказана мастером, еще ничего не доказывало. Главное заключалось в исполнении этой мысли. И вот Ибрагим уже действует, а Климов завидует ему. Завидует и… восхищается. «Ах, елки-палки! — думает он, с нетерпением поглядывая на часы. — Умен, татарчонок, хитер!.. И как он все это быстро умеет — я только подумаю, а он уже на скважине испытывает…»

Как неприкаянный бродил Климов по общежитию, смотрел на часы, на вопросы товарищей нес такую несуразицу, что те, глядя ему вслед, только руками разводили.

В красном уголке Грицко Никуленко и трое рабочих, среди которых был и Пашка Клещов, играли в домино, Увидев Климова, Грицко прогудел, словно в бочку:

— Сидай, дядя Ваня, на очередь.

Климов отмахнулся:

— Не до игры… Ты знаешь, что Ибрагим сегодня решил?

— Що, форсированный режим? — оторвал свои большие воловьи глаза от черных костяшек домино Грицко. — Бачил.

— Ну и что думаешь?

— Як сказала та тетка Параська… — Никуленко со всего маху бухнул косточкой по столу и договорил: — Нехай он провалится, цей режим…