Когда зацветут тюльпаны - страница 47
И вот они рядом. Ну, конечно же, это Галина.
— Галинка! Галя! — без конца повторяет он и жмет ей руки.
Галина смеется звонко и радостно, и нельзя понять, то ли это ее чистый смех звенит над степью, то ли поют жаворонки.
И говорит Галина, обводя рукой вокруг:
— Смотри, Алеша, это для тебя я сделала весну… Смотри, и тюльпаны для тебя…
И видит Алексей: прямо под ногами появляются тяжелые бутоны тюльпанов на темно-зеленых, тонких и гибких стебельках… Разные тюльпаны — красные, словно раскаленные угли, желтые, как лепестки цветущего подсолнуха, белые, похожие на бабочек-капустниц… Много-много тюльпанов!..
…Алексей садится на кровати и тянется к темному окну. Сверкают на темном небе зимние яркие звезды. На косогоре высится громада буровой вышки, сверху донизу залитая электрическим светом. Среди ночной степи она кажется сказочным факелом, отлитым из струящегося серебра…
Алексей соскакивает с постели. Скоро рассвет, и новые заботы обступают его. Во-первых, нужно сходить на кухню к тете Шуре, шеф-повару Соленой Балки. Еще вчера приглашала зайти. Что-то сказать хотела. Но так и не выбрал времени. С буровой пришел уставший, промерзший до костей. Даже поужинать не захотел — бросился в постель и сразу же заснул.
Александра Петровна Чивилева, или просто тетя Шура, как зовут ее в Соленой Балке, пришла в контору бурения по объявлению в районной газете: «Требуются повара». Тетя Шура прочитала объявление случайно. Тогда она работала в промкомбинате «ночным директором», как в шутку называют сторожей. В полночный час от нечего делать развернула газету и на четвертой странице в затейливой рамке по слогам прочитала о том, что нужны конторе бурения хорошие повара. Прочитала и решила: пойду-ка я поварихой, готовлю не хуже других, да и зарплата не то, что у «ночного директора» — вдвое больше, нежели ей платят в промкомбинате… Да, по совести сказать, и работа боевая — все какую-то пользу людям принесешь, чем так-то сидеть по ночам да носом клевать… Решила — сделала. Утром пришла в отдел кадров конторы бурения, и ее приняли без разговоров.
Теперь тетя Шура — самое главное лицо в Соленой Балке. Так ей сказал Алексей Константинович после отъезда Вачнадзе, Гурьева и монтажников. Да, он так и сказал: «Вы теперь, тетя Шура, самый наиважнейший человек среди нас, от вас зависит вся наша работа». И тетя Шура прекрасно это понимает: чем лучше она будет кормить, тем лучше они будут работать. Поэтому тетя Шура и старается изо всех сил. На кухне у нее всегда дым коромыслом. В огромном чугунном котле булькает, бурлит наваристый борщ, заправленный черным перцем и лавровым листом, на сковородках, на которых можно было бы уместить сразу целого барана, стреляют растопленным салом котлеты, биточки или просто жареное мясо, а из-под приоткрытых крышек вместительных кастрюль выбивается такой аромат, что голова кружится… Что и говорить, умеет тетя Шура накормить ребят, умеет. Не даром же однажды за обедом тракторист Пашка Клещов, только что возвратившийся с озера, куда ездил за водой, заявил с откровенным восторгом: «Братцы, а я ведь поправляться стал! Как на курорте, пра… не верите?»
А тетя Шура радовалась. Правда, подшучивали ребята над нею, даже песню про нее сочинили, но она не обижалась — пусть шутят, как ни говори, одна ведь среди них… скучают мужчины по бабам, вот и заигрывают. И песню сочинили по той же причине. Впрочем, песенка, которую частенько распевают ребята, ей нравится. Она даже сама напевает ее, когда никто не слышит.
— Вот бестии, складно как!.. — бормочет она при этом, помешивая в котле черпаком. И вдыхая аромат борща, она поет тоненьким, дребезжащим, словцо надтреснутым, голоском:
Она пробует на вкус варево, громко дуя в горячий черпак, долго смакует пробу, и маленькие глаза ее, зеленоватые и лукавые, превращаются в еле заметные темные щелки.
— Черти полосатые! — добродушно ругается она. — Ишь, придумали!
Но в последние дни тетя Шура не только не поет полюбившуюся песенку, а и разговаривает-то со всеми через силу. И никому невдомек, как болит, как тоскует ее доброе бабье сердце. «Господи, господи, — втихомолку вздыхает она, — что теперь будет-то, что же теперь делать-то, а? Чем ребятишек кормить буду? Ведь со дня на день кончится провизия, а никто не едет, никто не везет ничего…»