Кокосовое молоко - страница 15

стр.

— Пред сластолюбием и целомудрием…

— Да нет же, братец! Вот, слушай: «Пред столь великим сластолюбием не выдержало мое терпение». Ну, теперь повтори!

— Пред сластолюбием терпение…

— Да что ж это такое, братец! Этак ты все дело испортишь! Слушай внимательно!

И ньо Чамуль снова повторял стихи. А ученик снова путал и читал что-то из катехизиса.

— У вас, сопляки, и памяти-то нет, а все потому, что вы плохо питаетесь. Я вам уже давал совет. В ваши годы я заботился о своем таланте и раненько утром съедал натощак кожуру лимона и стручки каулоте.

Так советовал ньо Чамуль. Его рецепт, возможно, и не мог считаться таким уж верным, но память у него действительно была изумительная.

* * *

Но и в его памяти нет-нет да и случались провалы, потому что ньо Чамуль, как и все ученые люди, любил создавать себе искусственный рай.

Он имел большое пристрастие к крепкой чиче. Изредка мне доводилось видеть его вдребезги пьяным, а «на взводе», как он выражался, почти всегда.

— Да, сеньор, сладостно быть всегда «на взводе»!

Однако чича, когда он изрядно напивался, производила на него плачевное действие. Он много говорил, но алкоголь уничтожал в его мозгу всякий след эффекта, достигнутого благодаря лимонной кожуре.

Таким я видел его однажды в братстве Долорес, когда он беседовал со своим кумом Хосе Доминго.

— Послушай, я расскажу тебе сейчас про царя и про царицу.

— Да ведь вы же сейчас не сможете!

— Спорим?

— Ну что ж, рассказывайте.

— Только сначала пропустим пару глотков. Ну, хорошо. Теперь внимательно слушай, я начинаю. Этого царя звали… звали… Итак, мы только что говорили, что его звали… Ну подскажи же, как его звали!

— Вот видите? Я же говорил…

— Да подожди ты! В конце концов его имя никакой роли не играет. Царь был женат на царице, разумеется, и ее звали… ну так же, как и царя. Конечно, как и царя, ясно. Как ты знаешь, в историях виновником зла всегда бывает сплетник, который рассказывает царю… рассказывает царю… Ну подскажи же, никак не вспомню. На чем мы остановились?

— Хватит, ньо Чамуль. Сейчас вы не можете.

— Это ты правильно… Лучше ты продолжай.

— Что?

— Ну, продолжай рассказывать.

— Ах вот что. Но как же?

— Пустяки. Ты устроишь сделку: как будто у меня была дочь от твоей матери, а у тебя сын от моей. Вот мы и поженим этих крошек. Понимаешь?

Черт знает, в какие бы дебри заносила ньо Чамуля его замечательная память! Трудно поверить, но он даже начинал путать свои кулинарные рецепты с историческими и литературными событиями, так же как его ученики.

— Ньо Чамуль, а какое кушанье вы любите больше всего? — спросил я его в тот день, когда он оказался не в состоянии рассказать про царя.

— Подождите, сейчас отвечу. Итак, самое вкусное блюдо это тамаль с бычьей требухой. Ну просто роскошь! Требуха слегка поджаривается. А потом… Как же потом, дай бог память!.. А потом выбирай любого, кто быстро ходит или бегает. Хочешь, обратись в оленя, или в кролика, хочешь — в койота. В какую лошадку хочешь превратиться, а?

Вот видите!

* * *

Вопреки своему таланту и эрудиции, ньо Чамуль ударился в политику. И как все ученые люди потерпел неудачу.

Год, когда проводилась кампания по выборам генерала. Миуры, стал для ньо Чамуля фатальным. Ему пришлось расплачиваться за все.

Агитировать индейцев прислали весьма ловкого краснобая, который умел сулить золотые горы. Так как ему было известно о давнишней тяжбе из-за земли между белыми и индейцами, он использовал это как приманку. Ньо Чамуль и алькальд были просто очарованы этим необыкновенным посланцем и тоже усиленно агитировали в пользу будущего президента, «друга индейцев». Да и как же иначе? Ведь индейцам обещали отдать в награду все усадьбы Исалько.

Финал вам уже известен. Индейцы всколыхнулись, и тут началось… Так как индейцы не умеют дискутировать, как наши политические ораторы, они пустили в ход мачете. И в результате, как всегда, убитые, раненые и арестованные.

К счастью, ньо Чамуль, как истый интеллигент, не обнажил своего кинжала. Но после схватки его забрали в числе других «социалистов» и вместе с ними отправили в тюрьму Сонсонате. Арестованных вели «по всем правилам» — связанными, как сардельки.