Колдовской пояс Всеслава - страница 15

Юрий поманил его пальцем, склоняясь к блестящей лысине.

— Коли б ко мне все порчи от недругов моих приставали, так давно б уж в землице сырой лежал. То ты тут селян наивных попугивай.

Два взгляда скрестились, ведун первым отвел глаза.

— В избу не пущу, хоть убей. Вон сеновал, там и ночуйте, — смилостивился дед, — уж и сенце для бычка заготовил, лучшее, отборное. Ждал, а вон оно как обернулось, — совсем уж жалостливо всплакнул Сновид. — Голодаю в чаще лесной.

— Да ладно, небось в каждом углу по гривне серебряной припрятано, — Юрия стоны деда не проняли.

— Какие гривны?! Каждому дай, помоги, а платить никто не хочет.

— Ладно, спать мы пошли, сеновал, так сеновал.

— На сене не баловать, — ухмыльнулся беззубым ртом старик, косясь на съежившуюся фигурку Дуняши.

Сено нежно уволакивало в мягкие глубины, пряный запах кружил голову. Евдокия смотрела на крупные звезды, подмигивающие ей с черного небосклона. В душе творился разлад, настырный внутренний голос опять советовал, поворотить домой. Хотя какой теперь может быть дом, ведун из злости всем растреплет о полюбовнике. Если Новице с Кривко может и не поверят, их в верви не больно-то жалуют, то со старым ведьмаком все согласятся. Ему зачем врать? Дуня беспокойно перевернулась с боку на бок.

— Чего не спишь? — Юрко взбил походный мешок, укладывая его под голову.

— Уснешь тут, — тяжело вздохнула Евдокия. — Зачем ты меня своей бабой назвал? Что теперь в верви болтать станут? Срамно-то как.

— А как мне надо было сказать — не тронь чужую бабу? Ты же теперь под покровом моим, я тебя защищать поклялся, — в голосе чернявого звучало самодовольство.

— Но теперь он думает, что мы полюбовники! — Дуня от волнения порывисто села.

— Ну так что ж? Велика беда, ты сюда больше не вернешься, — отмахнулся Юрий.

— Я же память об отце запятнаю.

— То же мне пятно. Ты вот хозяйка дурная, так об том не печалишься, вот это уж беда, так беда.

— С чего это я хозяйка дурная? — вспыхнула девушка.

— А с того, что только серебро в руки получила, а уж всем в подряд раздаешь. Нешто хозяйки хорошие так-то поступают? — глаза чернявого даже в темноте блестели насмешкой. — Этак с такой большухой семья по миру пойдет.

— Вдова долги мужнины воротить должна. Как же иначе?

— Ну-ну, он твоего мужа уморил, а ты ему за то целую гривну отдай. Вы, чай, не в сговоре с ведуном?

— Да ты что?! — Дуняша задохнулась от возмущения. — Я такой грех никогда на душу не возьму!

— А коли так, то и платить не за что, — Юрко зевнул и отвернулся на другой бок.

— Так и ты ж ему то обещал, мол, заплатим по утру и за бычка, и за постой.

— Коли удобно уложит да покормит. Ты в доме на лежанке спишь али он тебя покормил досыта? То-то же. Все, спать давай.

Дыхание чернявого стало неторопливым, из горла вырывался легкий храп. «Спит себе», — с завистью посмотрела на попутчика Дуня. А ей все не спалось. «По утру серебро отдам, негоже за собой долги оставлять. Мое добро, что хочу — то с ним и делаю!» Она уже с вызовом глянула на мирно дремавшего Юрия. «Хозяйка я ему плохая, да у тебя такой-то ладной никогда и не будет, то же мне, княжий кметь. А мне бабка всегда говорила, что я на все руки мастерица». Дуня вспомнила о Лукерье, настырная слеза опять поползла по щеке.

Со стороны костра послышалось какое-то сдавленное бормотание, топот. «Колдует, нечистый», — опять стало жутко. Почудилось, что ведун шепчет на два голоса. Евдокия сильнее вжалась в сено. Раздался сдавленный вскрик, снова топот. Дуня подползла ближе к Юрко. «И зачем мы сюда забрели, так же и в лесу бы на ветках подремали?» В нос ударил запах дыма. «Ветер что ли на нас понес?» Девушка привстала и ахнула… ярким пламенем горела избушка. Соломенная крыша быстро превращалась в огромный костер.

— Пожар! — Дуня, что есть силы, тряхнула Юрия.

Тот мгновенно вскочил и кубарем скатился с сеновала, Евдокия побежала за ним. Деда нигде не было.

— Он в избе! Спасать надо, — Дуня кинулась к закрытой двери.

— Уйди, я сам! — оттолкнул Юрко.

Он ногой вышиб дверь. Из избы повалил густой дым.

— С крыши занялось. Колодец где? Облиться надо.

— Вон, — указала Евдокия.