Колдовской пояс Всеслава - страница 8

— Эх, Дуня, бедовые вы у меня внуки. Кирьян для себя одного живет, ты, как отец, себя за другими не замечаешь. Отщипнуть бы по куску от каждого на обмен, вот уж славные бы внуки получились. Помру, что с вами станется?

— Пропадем, должно, — вздохнула Дуняша. — Ба, а я смогу такой же узор соткать, как на поясе ведовском?

— Сможешь, рукодельница моя, — бабка поцеловала внучку в белесую макушку.

Они еще долго сидели, обнявшись, глядя на звезды, слушая сверчков, вдыхая ночной воздух. Таким и запомнилось Евдокии ее счастливое детство.

Август 1215 года

Восемнадцатилетняя вдова сидела у гроба, не замечая входящих, глядя куда-то в пол. Проститься с покойным подходили все новые и новые соседи. Богатого и до мелочности скупого Молчана селяне недолюбливали, но обычай велел поклониться усопшему, вот и шли, на ходу стягивая шапки и торопливо крестясь. Назойливые старушки, завсегдатаи похорон и поминок, рассевшись паучихами по углам горницы, то плаксиво завывали, то едко сплетничали, даже не стараясь понизить голос до шепота.

— Гляди-ка, ни слезинки не проронила, муж в гробу, а ей хоть бы что.

— А чего ей печалиться? От старика избавилась, теперь погуляет. Вон мужички-охальники уже слюни глотают, утешить будет кому.

— Не по-людски! В семью ее сироту бесприданницу принял, говорят, еще и родне за невесту приплатил, три года кормил-поил, на готовом жила, детишек не нарожала, даром, что хлеб ела, а теперь и поплакать над гробом не хочет.

Евдокии было все равно, о чем там судачили злобные старухи, она думала лишь об одном — когда же это все закончится. Еще пару лет назад Молчан сам накупил у бортников[18] воску на свечи, велев, ежели помрет, жечь у гроба не скупясь. Сын покойного Кривко, скрипя сердцем от жадности (экое добро-то без толку горит), последнюю волю отца все же исполнил. Да и как не выполнить, коли вся Корча про запас свечей слыхала, попробуй не сделай — сплетники глаза выклюют. Вот и пылали толстобокие свечи, заливая горницу трепещущим от сквозняка неровным светом. От их удушливого аромата у юной вдовы кружилась голова. Там за стенами избы светило летнее солнышко, бушевала жизнь. Встать бы, выбежать вон, полететь к речке, в лес, на косогор к бабкиной могиле; сесть у изголовья самого дорогого человека, выплакаться в волю, и чтобы ветер потом высушил слезы, остудил лицо, приласкал… Но нельзя, не положено, не велено, не принято. И Евдокия сидела.

При жизни муж, несмотря на преклонные года, был жилистым и еще очень сильным, большой кулак бил наотмашь так, что Дунечка летела через всю избу. Теперь же Молчан лежал щупленький, скукоженный, с каким-то растерянно-обиженным выражением лица. «Кротким прикидываешься, жалости ожидаешь? Не дождешься. Не жаль мне тебя, нисколечко не жаль, — Евдокия наделила покойника тяжелым ненавидящим взглядом, — и плакаться по тебе не стану, туда тебе и дорога за все, за молодость мою загубленную. Будь ты проклят».

— Что ты там шепчешь? — к Дуне подсела невестка. Жена Кривко Новица была тридцатилетней бабой, худощавой, с тонкими вечно недовольно поджатыми губами и заостренным подбородком. Дуняша знала, что хитрая невестка сжимала в ширинке[19] кусочек луковицы и теперь при всеобщем одобрении лила потоки слез напоказ.

— Слыхала, Некрас уж к тебе посватался, с Кривко по рукам ударили?

— Как? — обомлела Евдокия, ей показалось, что мерзкий старикашка ухмыльнулся в гробу. — Тело мужа еще не остыло, а вы уж сговариваетесь, нешто не совестно?

— Больно ты горюешь-то по мужу.

— Уж как могу, а за этого упыря не пойду, лучше в омут.

— Так иди топись, плакаться по тебе некому. Ты что же, думала в одной избе с нами и дальше жить станешь, мужа моего под бок к себе, а меня со свету сжить? Как бы не так! — губы Новицы превратились совсем в тонкую щель.

— Больно нужен мне твой муж, — презрительно фыркнула Дуняша.

— Думаешь, я не знаю, что он по тебе слюни пускает? Костьми лягу, а тебя выживу.

— Да я сама с вами жить не собираюсь, но за Некраса не пойду.

Новоявленный жених был не стар и несмотря на имя вполне пригож с лица, он недавно овдовел и подыскивал себе жену. Но все знали его тяжелый нрав и неуживчивый характер. Он был нелюдим, угрюм, жил замкнуто, в гости не звал и к другим не хаживал. Поговаривали, что прежнюю жену Некрас сжил со свету непосильной работой и побоями. Бедная баба каждый раз скидывала плод, так и не сумев выносить ребеночка. Неужели та же постылая судьба ждет и Дуню? Может зря она проклинает покойника, может рядом с Некрасом жизнь с прежним мужем покажется вполне благополучной? Ведь Молчан после побоев жены на утро становился тихим и даже дарил подарки. Вон на ножках сафьяновые сапоги из самого Полоцка привезены. Новица от зависти чуть не подавилась. А этот-то жених что камень? «Не зря он сегодня на меня пялился», — Дуне вспомнился жадный раздевающий взгляд с прищуром, стало мерзко до тошноты.