Колдунья - страница 35

— В постель, девочка. Утро вечера мудренее.

Она не спорила.

— Просто мучает неизвестность, — сказала она, вставая. — Я могла бы смириться с его смертью… но очень тяжело думать, что он сейчас где-то мучается в одиночестве.

Она убрала волосы с лица и серьезно посмотрела на него:

— Только не подумайте, что для меня страдания собаки важнее страданий людей. Просто я очень люблю Данте.

Ну что ж, он был прав: она действительно сумеет справиться со своим огорчением… Но все же ее облик был пронизан печалью, и ему захотелось как-то утешить ее. Бессознательно он обнял девушку, и она в ответ, почувствовав его участие, крепко обвила руками его талию, прижавшись головой к груди. Ладонью он приподнял ее подбородок и нагнулся.

Он хотел ограничиться лишь отеческим поцелуем в лоб, ну, может быть, в кончик носа. Но неожиданно для самого себя поцеловал ее в губы. И в этом тоже не было бы ничего страшного, если бы поцелуй остался лишь легким касанием их губ. Но случилось так, что, как только они прикоснулись друг к другу, кровь опьяняюще забурлила в нем, все мысли исчезли, он чувствовал только теплоту ее кожи через тонкую рубашку, волнение от узнавания изящного изгиба ее тела, трепетавшего в его руках, ощущал мягкость ее груди, прижавшейся к нему. Он еще сильнее сжал ее в объятиях, нетерпеливо и горячо овладев ее ртом, и она ответила: губы ее раскрылись. Исходивший от нее аромат лаванды и клеверного меда обволакивал его, а сейчас к нему прибавился и аромат возбуждения… Он забылся в опьяняющем чувстве, поощряя ее несмелые попытки ответить на его страстный поцелуй, а руки его скользили по ее телу, опускаясь все ниже и ниже, все сильнее прижимая ее к своей возбужденной плоти. Это наваждение длилось довольно долго, а когда он все-таки пришел в себя, то оттолкнул ее рот с внезапной грубостью, граничащей с отвращением. Несколько секунд он взирал на ее распухшие зацелованные губы, ее растрепавшиеся волосы, на ее глаза, горевшие от возбуждения, затем с тихим проклятием он отвернулся и быстро вышел из комнаты.

Хлоя растерянно коснулась своих губ. Ее сердце колотилось, кожа покрылась испариной, руки дрожали. Она все еще ощущала его тело, его руки, ласкавшие ее. Она вся полыхала: ее захлестнул поток ощущений и чувств, которые ранее были неведомы ей.

Потрясенная, она взяла кружку с остывшим молоком и залпом выпила. Бренди тут же захлестнуло горячей волной низ ее живота, и незаметно нега подкралась к ее внезапно отяжелевшему телу. Она задула свечу и забралась в постель, натянув простыню до подбородка. Лежа неподвижно на спине, она бесцельно переводила взгляд с одного предмета, освещенного лунным светом, на другой, ожидая, пока уляжется загоревшийся в ней огонь. Она пыталась понять, что она чувствовала, и то, что только что произошло с ней.

Хьюго медленно спускался вниз по лестнице, проклиная себя. Как он мог позволить себе так безоглядно увлечься? А воспоминания о ее горячем отклике еще больше подстегивали его гнев. Он, ее опекун, человек, которому она верит. Она живет под его крышей, в его власти, а он самым бессовестным образом воспользовался своим положением и ее невинностью.

Самюэль поднял голову, когда Хьюго вошел в кухню, и проследил, как тот схватил со стола бутылку с бренди и снова покинул кухню, громко хлопнув дверью. Самюэль отлично знал своего хозяина, и он сразу понял: произошло нечто такое, что вызвало у Хьюго приступ безудержного гнева. А из этого состояния он порой не выходил подолгу.

Из библиотеки донеслись звуки музыки, Самюэль прислушался и узнал решительные аккорды: хозяин говорил ему когда-то, что это Бетховен. Да, Хьюго был явно охвачен гневом. Когда же им овладевало тоскливое отчаяние, он играл самые грустные отрывки из Моцарта или Гайдна. И все же Самюэль предпочитал гнев — тогда выздоровление хозяина обычно было более быстрым.

Библиотека находилась как раз под окнами Хлои, и звуки пианино отчетливо доносились до нее через открытые окна. Она слышала его игру и прошлой ночью — навязчивая мелодия разбудила бы и мертвого. Но после бренди с молоком сон постепенно подкрался к ней, и она забылась, натянув простыню, на голову.