Колебания Мегрэ - страница 8

— Доктор скоро освободится. Впущу вас, как только пациент выйдет.

Облаченный в белый халат, доктор Пардон встретил его в своем кабинете.

— Надеюсь, ваша супруга не знает о том, что я сообщил вам? Она никогда бы мне этого не простила.

— Я рад, что она решила подлечиться. Правда, что опасного ничего нет?

— Абсолютно ничего. Через несколько недель, самое большое месяца через три, сбросив несколько кило, супруга ваша почувствует себя на десять лет моложе.

— Больных ваших я не задерживаю? — кивнул в сторону приемной комиссар.

— Там всего двое. Подождут.

— Вы знаете доктора Штейнера?

— Невропатолога?

— Да. Живет на площади Данфер-Рошро.

— Был немного знаком в студенческие годы. Мы с ним почти ровесники. Но потом я потерял его из виду. Однако слышал о нем от коллег. Он был одним из самых способных на курсе. Блестяще сдав экзамены, получив должность интерна, затем заведующего отделением госпиталя св. Анны, был принят в ученое общество. Все были уверены, что он станет одним из самых молодых профессоров.

— Что же произошло?

— Да ничего особенного. Всему виной его характер. Высоко ставит себя. Очень холоден, почти заносчив. В то же время очень совестлив, с каждым больным нянчится. Во время войны отказался носить желтую звезду, утверждая, будто в жилах его нет ни капли еврейской крови. Немцы доказали обратное и отправили Штейнера в концлагерь. Вышел он оттуда ожесточенным. Ему кажется, что ему постоянно ставят палки в колеса из-за его происхождения. Это, конечно, ерунда, ведь на факультете несколько профессоров-евреев. У вас к нему дело?

— Утром я звонил Штейнеру. Хотел получить кое-какие сведения, но вижу, настаивать бессмысленно.

Как и утренний его посетитель, Мегрэ не знал, с чего начать.

— Правда, это не по вашей части, но мне хотелось бы знать ваше мнение относительно одной истории. В кабинет ко мне зашел господин лет сорока, с виду нормальный, разговаривал спокойно, ничего не преувеличивая, точно подбирая определения. Женат лет двенадцать, если мне не изменяет память. На авеню Шатийон живет и того дольше.

Закурив сигарету, доктор Пардон внимательно слушал.

— Он специалист по электропоездам.

— Он что, инженер-путеец?

— Нет, продавец игрушечных поездов.

Доктор нахмурил брови.

— Я вас понимаю, — проронил Мегрэ. — Меня это тоже удивило. Но я не любитель детских забав. Это старший продавец отдела игрушек в крупном универмаге. Между прочим, именно он создал праздничную витрину с игрушечным электропоездом. Насколько могу судить, состоятелен.

— Какое же преступление он совершил?

— Никакого. По крайней мере я так думаю. По его сообщению, жена его вот уже несколько месяцев готовит убийство.

— Как он об этом узнал?

— Всех подробностей он мне не успел рассказать. Известно лишь то, что в шкафчике, где хранятся хозяйственные принадлежности, он обнаружил большой пузырек с фосфидом цинка.

Доктор Пардон весь превратился в слух.

— Он отдал порошок на анализ и, по-видимому, проштудировал все работы по фосфиду цинка. Кстати, он принес немного порошка.

— Хотите установить, не яд ли это?

— Полагаю, порошок обладает токсичными свойствами.

— Это крайне токсичное соединение. В некоторых местностях им травят полевых мышей. Он испытывал недомогание?

— И не однажды.

— Он подал заявление?

— Нет. Ушел из кабинета, так и не сказав, чего добивается. Вот это-то меня и тревожит.

— Понимаю… Это он обращался к доктору Штейнеру?.. Вместе с женой?..

— Нет. Один. Приходил на обследование с месяц назад. Хотел убедиться…

— …что здоров психически?

Мегрэ кивнул и, закурив трубку, продолжал:

— Я мог бы его вызвать к себе, даже подвергнуть обследованию, поскольку Штейнер уперся, ссылаясь на необходимость соблюдения врачебной тайны. Говоря «я мог бы», я несколько преувеличиваю, поскольку никаких претензий к нему у меня нет. Пришел он ко мне по своей доброй воле. Рассказал вполне правдоподобную историю. Ни он сам, ни кто-либо другой с жалобой ко мне не обращался. Что касается нарушений закона, то хранить у себя дома какое-то количество ядохимикатов не запрещается. Понимаете, в чем проблема?

— Понимаю.

— Вероятно, он сказал правду. Если я стану выяснять в дирекции, что он собой представляет, я рискую повредить ему. Ведь в универмагах, как и во всяком крупном учреждении, к лицам, которыми интересуется полиция, относятся с подозрением. Если допросить консьержку и соседей, пойдут сплетни…