Кому вершить суд - страница 9

Так с мыслями об Арсении, Никите Лукиче, Альберте, деревянном доме на Соборной площади в Красноярске Петр и уснул. И тотчас — а может быть, ему это показалось — в дверь стали стучать. Некоторое время он сонно соображал, где находится, и в первое мгновение ожидал увидеть Арсения, Никиту Лукича, но услышал голос Михаила:

— Ты, что ли, Андрюха? Заходи.

Распахнулась дверь, в комнату кто-то вошел. Хотя ставни были еще закрыты, света в комнате стало довольно, чтобы рассмотреть смуглого человека в студенческой тужурке. Ранний визитер, увидев хозяина, расположившегося так необычно, а на кровати в алькове — незнакомого человека, несколько изумился и чуть было не пошел обратно.

— Не тревожься, Андрюха, — сказал Михаил. — Это мой земляк.

Михаил познакомил их. Андрюха — Андрей Гурьев — учился, как и Трегубов, в Технологическом, но уже на последнем курсе. Как выяснилось, он был в свое время близко знаком кое с кем из первомартовцев, а с пребывающим в ссылке в Красноярске Арсением дружил едва ли не с детства.

— Однако обо всем этом у нас еще будет время поговорить, — сказал Андрей и встал. — А сейчас мне некогда.

Он извлек из-за пазухи аккуратный сверток, попросил спрятать на несколько дней и объяснил, что у какого-то Арона ничего оставлять нельзя — «Кузьмич по три раза на дню наведывается». В свертке оказались нелегальные издания, полученные из-за границы. На прощанье Андрей крепко стиснул руку Петра, сказав, что рад знакомству со «своим» человеком.

С гимназических лет Петра влекло к естественным наукам, и на другой день он отправился в университет с аттестатом и прошением о приеме на физико-математический факультет. А неделю спустя начались занятия, и в аудиториях и шумных коридорах теперь можно было встретить тонколицего и большеглазого юношу с высоким лбом — сибиряка Петра Красикова. Столица с ее громадами каменных зданий, широченными проспектами, конкой, газовыми фонарями, электричеством в окнах богатых домов, неисчислимыми извозчичьими пролетками и дорогими экипажами на Невском, Литейном, Садовой не так поразила Петра, как студенческая братия. Внушительные бородачи и совсем зеленые юнцы, сынки важных сановников и почти нищие — у них под обтрепанными форменными тужурками не было и сорочки, — петербуржцы, москвичи, малороссы, поляки, евреи, кавказцы, сибиряки, — вся эта разношерстная и разноплеменная масса представлялась Петру на первых порах недоступной.

Но на самом деле это ему только казалось — каждый новый день увеличивал число его знакомых, сближал со студенческими кружками, землячеством, помогал понять, что волнует этот молодой народ.

Легче всего Петр прижился в Сибирском землячестве, куда ввел его Михаил. Бывали они там обыкновенно втроем — прихватывали Андрея Гурьева. Собрания под видом «именин» и «чаев», споры, когда любой волен был, не таясь, высказывать решительнейшие суждения, — могло ли это не увлечь только что оказавшегося в столице молодого провинциала?

Едва ли не в первый день после приезда Петр услышал от Михаила о «замечательных людях Петербурга». Трегубов пообещал свести Петра в дом на Садовой, где собирались они вечерами по субботам.

В гостиной стояли старинные кресла, пол был устлан ковром, блестел полировкой рояль. В креслах сидели гости. Народ был самого разного вида: почтенные господа в сюртуках — один даже с орденом, — чиновники, тоже по преимуществу солидного возраста, в форме всевозможных ведомств, студенты, — все, должно быть, из порядочных семей. Шел негромкий спокойный разговор.

Михаил и Петр остановились у двери, не находя пока места, где бы можно было устроиться, не мешая общей беседе. Петр довольно быстро уловил совпадение взглядов местной публики со взглядами большинства ссыльных «политиков» из Красноярска, извечных противников Арсения. О марксизме не упоминали. Плеханова для них словно бы и не существовало. Петр поглядел на Михаила. Тот не сводил восхищенного взгляда с господина в пенсне, рассуждавшего о значении крестьянской общины для устройства российского общества. «Арсения бы сюда! — подумал он. — Объяснил бы он вам, господа, что не крестьянской общиной следует восхищаться, а смотреть в будущее».