Конец Дракона - страница 24
С вечера я долю не мог заснуть, когда же наконец забылся, мне приснилось, что я пришел на рынок без скрипки. Уже восемь часов, надо играть, а скрипки нет. А Васька стоит в толпе, строит рожи и смеется надо мной.
Проснувшись, я не сразу понял, что все это мне только привиделось. Часы-ходики показывали шесть утра. Мама еще спала, пришлось все делать очень тихо: я не хотел, чтобы она видела мои сборы.
Вытащив из-под матраса пионерский галстук, я повязал его вокруг шеи и надел поверх свою лучшую рубашку. Потом я достал с полки русско-немецкий словарь. В нем я спрятал календарный листок. Оккупанты запретили нам держать советские календари, и мы сожгли свой еще в сентябре. Но один листок из календаря я сохранил, и сейчас он лежал передо мной. На листке сияла большая красная цифра «7». И торжественная надпись: «24 года Великой Октябрьской социалистической революции». А внизу - рисунок: красногвардейцы и моряки штурмуют Зимний дворец.
Сложив листок, я спрятал его за рваную подкладку кепки.
Я не спешил: от дома до рынка пятнадцать минут ходу, успею. Со вчерашнего дня я все время думал о разговоре с Иваном Ильичом. Почему я должен играть песню в определенное время и ровно шесть раз? Конечно, за этим кроется какая-то тайна, и моя игра - не что иное, как условный сигнал. Но что означает этот сигнал, кому он адресован?
Ни до чего не додумавшись, я подошел к окну, взглянуть не идет ли дождь, и увидел Люсю. На этот раз она шла одна, без тети Кати… Накинув куртку, я схватил скрипку и выбежал из дома.
Я догнал ее у голых почерневших кустов сирени.
- Люся! С праздником тебя! - крикнул я, обрадованный встречей.
- Тише! Ты с ума сошел!
- Никого же нет…
- Все равно тише. Потерпи! Двадцать пятую годовщину мы встретим громко! С музыкой! Вот увидишь!
- Конечно, громко! Фортиссимо! И мы снова наденем… смотри! - Я расстегнул ворот рубахи и показал ей кончик красного галстука.
- Какой ты отчаянный, Андрей! Ты очень смелый!
- А твой где?
- Спрятан. Но через год мы их не наденем, мы уже будем комсомольцами…
Мне показалось, что Люся выглядит лучше, чем в прошлую встречу.
- Ты сегодня румяная, - сказал я.
Люся взглянула на меня, ее синие глаза неестественно блестели.
- Температура… Плохо мне чего-то… очень плохо,- заговорила она, прерывисто дыша.- Должно быть, заболела…
- Тетя Катя знает, что ты больна?
- Она ушла рано. Я не сказала ей… Ой, как мне холодно…
- Ты лучше вернись домой, Люся, а то совсем расхвораешься.
- Не могу… никак не могу. Сегодня я должна обязательно быть на месте…
Мы свернули на улицу Свердлова, и я заметил на телеграфном столбе выведенную красной краской маленькую цифру: «XXIV». Под цифрой стояло слово, которое я не понял: «Дзор!».
- Смотри! - сказала Люся. - Народ помнит… не забыл. И на афишной тумбе то же написано!
Действительно, и на афишной тумбе кто-то вывел красным слово «дзор!».
- «Дзор»? Что это значит?
- Бестолковый! - Люся перешла на шепот: «Дзор… Это же сокращенно: «Да здравствует Октябрьская революция!»
Да, наш город помнил, какой сегодня день. На другой улице мы увидели на заборе фашистский плакат. Неизвестный художник пририсовал вокруг шеи Гитлера удавку и написал на свастике большие буквы: «СНО!»
«Смерть немецким оккупантам!» - пояснила Люся.
Я огляделся. Ни одного прохожего. Еще рано.
- Подержи скрипку и следи, не появится ли кто…
Вытащив из кепки календарный листок, я накрепко прикол о л его кнопкой под надпись «СНО!».
- Бежим скорее! - Люся явно испугалась. - Мне нельзя рисковать.
- Мне тоже нельзя рисковать, - сказал я. - До десяти часов…
- Что «до десяти часов»?
- Нельзя рисковать. А потом, после десяти, можно…
- Не понимаю, что ты говоришь… - Она облизнула пересохшие губы и спросила: - Проводишь до аптеки?
- Конечно! «У меня в запасе вечность!»
- Тогда пойдем через Глухой переулок. С тобой мне не страшно.
- А без меня?
- Без тебя я хожу другой дорогой…
- Почему?
- Там ведь Васька живет. Я с ним оаз встретилась. .. он грозился…
- Как это - грозился?
- Грозился донести, что мой папа коммунист…
- У, гад! Попадись он мне!
- С тобой я не боюсь… Ты сильный.. . смелый…