Конго глазами художника - страница 6

За стойкой сидит замкнутый, весьма самоуверенный и поразительно черный в своей белоснежной рубашке служащий, непревзойденный мастер штемпелевать письма. Слабый утренний ветерок покачивает два бледно-розовых гибискуса.

Вдруг возникает она.

Черная с фиолетово-коричневым отливом атласная кожа обернута в бледно-зеленый льдистый шелк. Шея — точеная колонна. Маленькая голова, круглые щеки, небольшой остры и подбородок, полные губы, подкрашенные темно-синей помадой. Задорный носик, большие черные глаза. Желтый платок парусом, с тугим узлом впереди перехватывает бархатисто-черную копну блестящих курчавых волос.

Лицо ходячего штемпеля мигом оживает.

— Что вам угодно, мадам? — спрашивает он по-французски.

Она отвечает:

— Помогите мне составить телеграмму моему мужу. Он работает в Камеруне и хочет, чтобы я немедленно возвратилась к нему.

В один прекрасный день во дворе миссионерской станции появился тощий юнец с кудрявой каштановой бородкой и исполинским рюкзаком. Он был одет в выгоревший туристский костюм защитного цвета. Куцые шорты делали его бедра непомерно длинными. Худые ноги заканчивались громадными башмаками, они ступали очень целеустремленно, крошили хрустящий гравий и явно были господствующей чертой в облике молодого странника. Гость, немецкий студент, сообщил, что добивается пешком и на попутных машинах из Гамбурга в Южную Африку к дядюшке.

Сидя в открытом кузове грузовика, между бензиновыми бочками и сушеной рыбой, он подцепил дизентерию. Это произошло на последнем этапе, по пути из Габона в Долизи. Его рассказ о дорожных приключениях то и дело прерывался визитами в туалет.

Ночью через Долизи должен был пройти браззавильский поезд. Немец решил воспользоваться им и не дожидаться попутных машин. Мы тотчас отправились на станцию покупать билет.

После яркого белого света на площади мрак у билетного окошка как-то озадачивал. Но постепенно я различил железную решетку, а в сумраке за решеткой — кассира: озабоченное худое лицо, почти закрытое непомерно большой форменной фуражкой.

— Вам только туда или обратно, мосье?

Не успел я очистить, как у окошка невесть откуда возник чернокожий франт и на полочку лег блестящий черный портфель с ремешками и пряжками.

— Ради бога простите, можно мне взять билет раньше вас? Я ужасно спешу.

— Гм, пожалуйста, берите.

Голос из фуражки:

— Первый класс, мосье?

— Конечно. Только скорее, скорее!

И исчез. Всего лишь несколько секунд длилось это видение: тщательно отутюженный серый костюм, темные очки и портфель.

Впрочем, немец тоже получил билет. Билет третьего класса, в товарный вагон.

Мы явились на вокзал поздно вечером, но задолго до прибытия поезда. На стоянке перед зданием выстроился длинный ряд грузовиков, такси и джипов. Крыша вокзала переходила в широкий навес над перроном.

Здесь уже несколько часов ожидала тьма народу — отъезжающие с родней, друзья отъезжающих и просто любопытные. Все скамейки заняты, всюду сидели, лежали, стояли люди. Их окружали горы багажа: сушеная рыба, калебасы с пальмовым вином, свернутые циновки, корзины с маниоком, живые куры в клетках из пальмовых прутьев.

Во всех концах перрона звучат голоса, смех, здесь идет жаркий спор, там кто-то кого-то хлестко пушит. Даже на местном базаре не бывает такого накала и оживления, как на вокзале перед приходом поезда. Нервы натянуты, смех становится истеричным, споры легко переходят в яростную перебранку.

Под единственным на весь перрон фонарем — желтый круг с черными тенями и освещенные фигуры в красном и темно-коричневом. Блестящие рельсы теряются во тьме. Чем ближе долгожданная минута, тем лихорадочнее суета. Люди бегают взад-вперед, перекладывают узлы, переставляют багаж с места на место, возбужденно переговариваются, поворачиваясь то влево, то вправо. Заботливая мамаша обнажает грудь и дает младенцу пососать на дорогу.

Неожиданно объявляют, что поезд опаздывает. Опоздание исчисляется часами. И сразу наступает тишина, все скисают. Лишь из комнаты дежурного по станции доносятся звуки, там рьяно крутят вечно бездействующий телефон.

Мало-помалу ожидающие успокаиваются, кто садится на свое место, кто ложится, кто продолжает стоять. Разговор возобновляется, правда уже не так громко. Постепенно люди смолкают. Некоторые принимаются есть свой маниок.