Консерватория: мелодия твоего сердца - страница 3

Заметив меня, он дал знак подойти. Приблизившись, поздоровалась:

— Доброго дня, мэтр Дойл.

— Доброго, оллема Адерин. Отчего так рано? Неужели так соскучились по мне, что отпросились пораньше? — темная бровь, контрастирующая со светло-русыми волосами, иронично изогнулась, добавляя эффекта низкому приятному голосу с рокочущими где-то в глубине нотками.

— Мне, конечно, радостно вас видеть, но причина, увы, не в этом, — ответила я, улыбаясь.

— Значит, выгнали, — констатировал преподаватель.

Мне оставалось лишь покаянно кивнуть.

— С какого предмета? — поинтересовался мужчина.

— История музыки, — ответила я, краснея от чувства неловкости: все-таки меня впервые выставляли из аудитории.

— А! Мэтресса Хьюз. Зная вас и почтенную оллему, рискну предположить, что все дело в какой-нибудь ерунде вроде смеха или отстаивания собственного мнения с недопустимым пылом.

Я снова покраснела и опустила глаза, но мэтр Дойл и так понял, что попал в яблочко. Усмехнувшись, он произнес:

— Не переживайте, оллема Адерин, это все пустяки, — и я уже хотела было поблагодарить его за неожиданную поддержку, как он добавил. — А чтобы вам было легче перестать себя винить, сегодня будет ваша очередь преодолевать яму. Так что идите, разминайтесь.

Я удалялась, вспыхнув от негодования и чувства глубочайшей и жесточайшей несправедливости. Меня провожали невинный взгляд и лукавая улыбка преподавателя, обладающего ангелоподобной внешностью и препротивным характером, сдобренным отвратительным чувством юмора. По крайней мере, в отношении меня. Когда в подобные ситуации попадали однокурсницы, было действительно смешно. Правда, улыбаться, а уж тем более смеяться, никто не отваживался еще с первого занятия первого курса, когда мэтр Ханлей Дойл наглядно продемонстрировал, что веселиться на занятии имеет право лишь он один, а мы все должны благопристойно и добропорядочно перед ним трепетать, а иначе — полоса препятствий, и да поможет нам душевая.

После занятия у мэтра Дойла об угрызениях совести не было и речи. Я испытывала странное спокойствие и равнодушие ко всему окружающему меня миру вместе с населяющими его тв… существами. Изгвазданная чуть ли не по самую макушку — конечно, я упала в эту неугодную мирозданию яму — я быстро шла в сторону общежития, движимая лишь одной целью: душевой. Не обращая ни на кого внимания — кто не посторонится, будет виноват сам — я шла по дорожке, высоко задрав голову, держа спину неестественно прямо, отставив руки, чтобы те не касались тела, и стараясь не делать лишних движений, чтобы не чувствовать скрипа и потрескивания тонкого и не очень слоя грязи на моей коже и одежде.

Когда я подошла к самой развилке, от которой дорожка разветвлялась на две, ведущие к женскому и мужскому общежитиям, прямо передо мной возникла преграда. Инстинктивно, пытаясь избежать контакта, я резко остановилась, и все бы хорошо, но именно на этом шаге под стопой оказался маленький круглый камушек, укравший мое равновесие. Теряя опору, я только и успела, что подумать с прежним безучастным равнодушием, что к жидкой субстанции теперь добавится и пылевая патина.

В следующий момент я почувствовала, как на правом запястье сжимаются чужие пальцы. Резкий рывок — и я снова в вертикальном положении без угрозы падения. Немного ошарашено я подняла глаза на неожиданного спасителя и прикипела взглядом к выделяющейся детали облика молодого человека. В абсолютно черной шевелюре серебрилась неширокой дорожкой седая прядь. Я, наверное, слишком уж засмотрелась, потому что в себя меня привело движение стремительно сужающихся глаз — кстати, невероятно гармонирующих по цвету со светлой прядью. Осознав, что на меня смотрят, и не так, чтобы очень радушно, я потупилась и неожиданно для себя покраснела.

— Прошу прощения… — произнесла я и почувствовала, как чужие пальцы разжимаются, возвращая моему запястью свободу.

Молодой человек хмыкнул и критически посмотрел на свою, конечно, запачканную ладонь.

— А мэтр Дойл по-прежнему развлекается, — услышала я в ответ глубокий приятный баритон.

В удивлении вновь подняла глаза на незнакомца, но тот только еще раз хмыкнул, а затем обошел меня и направился по своим делам.