Контакты с утопленником - страница 13
самое малое шесть месяцев своей жизни. И решительно выключила ночник.
Мрак тотчас набросился на меня. Сжал в своих черных объятиях, и мне невольно почудилось, что он овладевает мною, что я ощущаю, как он проникает в мое тело и душу, все глубже, неизбежнее, с бездыханным, бестелесным бездушием… Да, неизбежно, каждую ночь, где бы я ни была, Мрак и только Мрак приходит ко мне. Он мой единственный, нелюбимый и нелюбящий любовник!
Только теперь слезы потекли у меня из глаз, как долгожданное основание упрекнуть себя в том, что я испытываю столь желанное в подобных ситуациях чувство вины. В самом деле, к чему весь этот трагизм? Все-таки в последнее время я относительно здорова, плюс к этому я молода, может… не то чтобы красива, но приятной внешности, и… Если немного поднапрячься, то вспомню и об еще каком-нибудь своем достоинстве. Однако: «Если у человека нет вкуса к жизни, то и Господь Бог ему не поможет, да и вряд ли захочет», как часто повторяла мне мать…
Часто-то, часто, но шестнадцать с лишним лет назад она вдруг помахала мне на прощанье из такси и уехала в одном летнем платье и с зубной щеткой в сумочке. Ну у нее-то был вкус к жизни, она была, можно сказать, жадной до жизни. И несомненно, продолжала «вкушать» от жизни где-то там, бог весть где. Но в любом случае не одна, в то время как я… Вся сжалась в «объятьях Мрака» и плачу? Да, плачу. Вот дурочка-то!
Дурочка… дурочка… Жизнью надо, обязательно надо наслаждаться, практически это единственный способ выразить свое уважение к ней, она любит своих прожигателей, а не разных там… скромниц и приверед… дурочек, которые сидят и ревут…
Какой-то визг, может, кошачье мяуканье, прервал мой сон, словно мышь вытащили из мелкой норки, и я снова оказалась выброшенной в реальность, бодрее чем когда бы то ни было, с участившимся так, что я почти задыхалась, пульсом. Я решила выждать, вся превратившись в слух, вцепившись в надежду, что звук «просто» мне приснился, потому что иначе… Что-то он был какой-то необычный…
Но нет, вот он снова! Шорох донесся из соседней комнаты. А после него шаги, быстрые, словно подпрыгивающие, вряд ли это была госпожа Ридли. Наверное, это шаги ее сына Валентина, предположила я, приходя в себя после шока. Странно однако, что он делает в комнате матери в два, а может, три часа ночи? Да, было чему удивляться. Во-первых, я уже один раз просыпалась — оттого, что открывалась и закрывалась соседняя дверь, что означало, что они не только что вернулись с приема. Во-вторых, не следует заблуждаться, звуки, которые я услышала несколько секунд назад, издавали не кошки. Они гораздо больше походили на плач младенца или, точнее, на приглушенный крик ребенка… Но ведь в этом доме пока что не было детей?.. Если только Тина не родила — только что, в соседней комнате.
Я зевнула и, рассерженная, не желая больше строить бесполезные догадки, пожала плечами под одеялом: даже если она и родила, все прошло хорошо, значительно лучше, чем обычно. Дай Бог здоровья ее ребенку. И хватит. «Мне нужно спать, спать, — повторяла я себе. — Я устала до смерти, я измучилась…»
— Победааа! — послышался за стеной хриплый мужской голос. — Нокаут!
И чье-то тело грохнулось на пол, и… Младенец!.. залился… невероятно громким, пронзительным смехом, и… Толпа дико взревела: «Чемпион, чемпион!..» И песня, немелодичная колыбельная перекрыла этот рев, более громкая, чем весь этот шум. Шутовская!
«Баю-бай, дитятко мое, баю-бай, — напевала гортанно, словно в мегафон какая-то женщина… но не Тина. — Звезды тебе рады, и месяц засиял, баю-баю, баюшки-баю…»
Я и не заметила, как вскочила с постели. Опомнилась — поняла — я стою, прижав ухо к стене между комнатами, вся наэлектризованная от волнения. Но что там происходит? Что там делают? Волнение? Нет, это был Ужас, всеохватывающий, распространившийся по венам и капиллярам, как по проводам тока высокого напряжения: сумасшедшие, сумасшедшие! Они тоже сумасшедшие…
— Потрясающий удар!
И их там много…
«Спи, младенец!»
Я попала в пансион для сумашедших…
«Ха-ха-ха!»
— Великий! Другого такого нет!
Потому и слуга был в белом халате…