Копейщики - страница 11

- За что они его так, что он им сделал? - прошептал Хасан. Где-то под сердцем росло чувство боли и стыда за всех этих людей.

Один из римлян, более милосердный, чем остальные, поднял короткий конец перекладины и положил её на плечи осуждённого. Иешуа, собрав всю свою волю, попытался подняться, но сил осталось, видимо, совсем немного. Ему удалось встать только с третьей попытки. Наконец процессия тронулась с места и медленно двинулась по улице. Толпа с нарастающими плачем, воплями, ругательствами, свистом и воем двинулась следом. Навстречу шествию из боковых улочек появлялись всё новые люди. Кое у кого под плащаницами можно было заметить короткие мечи. Это были либо зелоты, либо переодетая городская стража.

Что было дальше, Хасан запомнил отдельными страшными кусками. Путь наверх по улицам на высокий холм - место казни за городскими стенами Иерусалима - был долог и тяжек. Слабое тело Иешуа, казалось, не выдержит таких испытаний. Солдаты несколько раз били его ногами под колени. Иудей падал, что-то говорил им, но за криками и свистом толпы нельзя было разобрать ни слова. В уголках рта несчастного проступали пена и кровь. Брызги летели на панцири солдат, на красные плащи, за что Рави получал очередную порцию ударов и тычков. Кто-то из людей, шедших рядом с Иисусом, попытался дать ему воды - напиться и смочить потное, грязное, в подсыхающих рубцах лицо.

Медный кувшин от резкого толчка вылетел из рук доброго человека и упал в пыль. Вода тонкой струйкой медленно вытекала на землю и тут же высыхала, втоптанная в пыль. Какие-то мальчишки соскребали ладошками эту влажную грязь и кидали её в иудея.

Но тот не отворачивался. Более того - внимательно, подолгу задерживал свой взгляд на самых дерзких, и с улыбкой, больше похожей на гримасу боли, шептал им какие-то слова.

Он падал, его поднимали и снова заставляли нести тяжёлый крест.

У подножия холма солдаты оттеснили толпу, оставив на тропе узкий проход к вершине. Кто-то из первосвященников Синедриона подошёл к назаретянину, тихо, но горячо и страстно говоря ему что-то. Толпа притихла. И тут до Хасана, оказавшегося почему-то в первых рядах, донёсся слабый голос Иешуа:

- Не вы, а они наследуют эту землю. Прости им, отец мой небесный. Не ведают, что творят, - Иисус слабой грязной рукой повёл вниз в сторону толпы и отвернулся, упав в который раз ничком на землю.

Центурион посмотрел на одного из первосвященников. Тот кивнул. Прозвучала команда. Один из солдат поднял свою жертву, разорвал плащаницу Иисуса до пояса, повесил на грудь деревянную табличку с издевательской надписью чёрной краской на греческом и арамейском языках «Иешуа - Царь Иудеи». Двое других, поднимая пыль подошвами сандалий, повалили обнажённое, избитое в кровь тело на дубовое перекрестие и стали по очереди, передавая друг другу молот, прибивать кисти и окровавленные подъёмы ног приговорённого к распятию. Страшный крик боли и, как мощное эхо - вопль толпы вослед, потряс жаркий полдень Иерусалима. Голова Иисуса то поднималась к небу, то опускалась вниз. Из глаз текли слёзы, оставляя светлые полоски на опухшем от кровоподтёков лице. Разбитые губы шептали что-то и кривились от муки. Свежая кровь маленькими ручейками текла по рукам из пробитых ладоней, капала на землю, окрашивала основание креста в бурый цвет. Но вот римляне отбросили молотки, взялись за дерево и подняли крест, загнав его в приготовленное заранее отверстие в скальной плите.

Вокруг Хасана завертелся бешеный хоровод. Он видел искаженный мукой лик казнённого, распахнутые в хохоте и крике рты иудеев, вытащенные из ножен мечи легионеров, слышал угрозы, громкие вопли женщин, хриплые команды, свист мальчишек. Пыль, поднятую тысячей ног, ветер медленно относил к городу.

В нескольких локтях от него в солдат полетели куски коровьего помёта, комья высохшей земли. Поднимались и опускались палки, древки копий, сверкали гладиусы римлян.

Сбитые на узкой тропе между пологих склонов плотным стадом люди, казалось, качались то в одну, то в другую сторону.

Спустя какое-то время толпа затихла, слышался только плач детей и женщин. Люди, пряча глаза, опустив головы и не оглядываясь, начали расходиться. Осталась небольшая группа оборванцев, упавших на колени. Хасан без сил опустился рядом с ними. Он не понимал, зачем все еще остается в этом ненавистном ему месте. Ему было горько, противно и страшно.