Копейщики - страница 12
Однако что-то удерживало Хасана на месте. Он сам не знал, что. Оцепенение, усталость, опустошённость, страх?… Или мысль, что Иешуа еще жив?
Время от времени распятый назаретянин поднимал голову к небу и с мукой, тяжело ворочая во рту распухшим языком, шептал какие-то слова. Легионеры притихли. Им, повидавшим многое на своём веку, казнённый иудей стал внушать уважение своим мужеством перед лицом смерти. Они не обращали внимания на двух преступников справа от Иешуа. Этих распяли раньше, и они давно потеряли сознание от боли, а, возможно, давно были мертвы.
На тропе показался командир стражи Синедриона в окружении десятка простых воинов. В руках у одного из них было копьё с древком алого цвета – реликвия первосвященников, знак особого доверия и символ давно утраченной иудеями власти.
Хасан понял, что явились те, кто по-настоящему желал смерти несчастному безумному правдолюбцу.
Предводитель отряда подошёл к караулу римлян.
- Ты центурион Гай Кассий? - обратился он к невысокому, но широкому в плечах легионеру со знаками ранений и бронзовой отличительной табличкой на нагрудном панцире.
- Я знаю тебя? – недоверчиво спросил римлянин.
Вместо ответа стражник протянул солдату глиняную табличку с восковой печатью, мягкой от послеобеденного зноя.
- Вот приказ Ирода Антипы, заверенный подписью Понтия Пилата - умертвить самозванца по иудейскому обычаю казни для закоренелых преступников.
- Это как же? - презрительно улыбнувшись, спросил центурион и добавил:
- Он и так вот-вот умрёт на солнцепёке от ран.
Римлянин давно догадался о причине появления стражи Синедриона. В этом, то ли сенате, то ли суде при Иерусалимском храме заправлял Анна – тесть главного жреца Каиафы. Этот Анна считался непререкаемым авторитетом в запутанных и сложных иудейских законах и обычаях. Преступников, обвинённых в нарушениях многочисленных статей кодекса странного вероучения, добивают дубинками и камнями, смешивая их, таким образом, с грязью в глазах плебеев.
«Вот вшивые козопасы! Торопятся. Ведь завтра шаббат, а это значит - запрет на любую работу, не говоря уже об убийстве, а сегодня пятница. Хотят всё сделать до первой звезды». - Римлянин повернулся к своим товарищам и нахмурился.
- Эй, кто-нибудь! Проверьте, жив ли Назаретянин, - центурион толкнул одного из легионеров в спину. Тот подошёл к кресту и посмотрел в глаза распятому. Суровое лицо ветерана испанских войн было непроницаемо. Затем неожиданно в его седой бороде мелькнула улыбка. Это была не гримаса торжества, а одобрение мужества иудея. Даже дикие галлы зачастую на кресте утрачивали всякое достоинство. А этот назаретянин держится, теряет сознание, а, приходя в себя, не просит, не умоляет о пощаде. Римлянин вытянул руку и толстым указательным пальцем ткнул распятого выше колена. Иудей застонал.
- Жив пока, - буркнул ветеран и отошёл в сторону.
Центурион, чуть замешкавшись, выругался про себя.
«Клянусь Юпитером! Я им не доставлю такого удовольствия – забить несчастного безумца камнями и переломать ему кости».
- Кто-нибудь, дайте лонхе[7]? – раздражаясь всё больше, Гай Кассий оглянулся.
Один из солдат вложил ему в руку копьё. Римлянин сделал шаг вперёд и с силой вонзил острие между рёбер иудея[8]. С протяжным тихим стоном боли и облегчения, тело обмякло на кресте бездыханным и неподвижным.
…Только вдруг… хрустнуло древко в руках у центуриона, оставив наконечник в теле Иисуса. Пробив плоть, металл застрял в сердцевине бревна. Удар оказался слишком сильным. Гай Кассий бросил на землю обломок копья и тупо смотрел, как с железного лезвия густой струёй, образуя в подножии креста на утоптанной ногами твёрдой почвенной корке зеркальную красную лужу, стекала кровь.
Хасан, закрыв рот ладонями, подавился криком. Под левой лопаткой разливалась тупая боль. Словно это его пронзили копьем.
«Вот и все… - торговец почувствовал солёный вкус слёз на губах. – Кончено».
Наступило долгое, неловкое молчание.
«О, боги! – подумал центурион, - сколько раз смотрел я на кровь, пролитую мной и такими же, как я - но ни разу не видел, чтобы земля отказывалась принять своим жадным ртом это хмельное вино войны».