Корабельная слободка - страница 10

Солдат ушел, но память по себе оставил. В Корабельной слободке только и разговору было, что о зверствах турок на Николаевском посту. Все думали, что войны теперь не миновать, и ждали вестей с эскадры Нахимова.

Там, на кораблях — у мачт, у парусов, у пушек, — управлялась нынче почти вся мужская половина Корабельной слободки.

Шла осень.

Дни, сменяясь, стояли без ветра и солнца, притихшие и задумчивые.

А потом зарядили дожди.

Огромные клочья белесого тумана кружились над морем, медленно перемещаясь с места на место. И всюду хлестало, моросило, капало, с шорохом скатывалось по одубелым парусам на корабельные палубы.

Старый матрос Елисей Белянкин с корабля «Императрица Мария» прислонился к своей толстобрюхой пушке, которую с давних пор называл «Никитишной». Дуло у «Никитишны» было закрыто осиновой втулкой. За бортом сердито шипела черноморская волна. Сивые бакенбарды у Елисея Белянкина отсырели. Белый с синими полосами флаг вице-адмирала Нахимова, вверху на передней мачте, и вовсе намок.

Елисей обернулся и с открытой батареи верхней палубы увидел своего адмирала на капитанском мостике рядом с капитаном второго ранга Барановским. У обоих, у командира эскадры и у командира корабля, стекали с козырьков фуражек крупные дождевые капли. Адмирал заметил Белянкина, улыбнулся в усы и кивнул ему. Белянкин откинулся от пушки и вытянулся «смирно».

— Изверги… Вот изверги! — сказал Нахимов громко и прищурясь.

Видимость была плохая, морскую даль застило частой сеткой дождя.

— Вторгшись в наши пределы на Кавказе, — продолжал Нахимов, — турки зверствовали у нас на Николаевском посту. Они начали. И вот… — Широким жестом показал он на кипевшие за бортом волны, и голос у него дрогнул. — Война объявлена, — не сказал, а словно выдавил он из себя.

Раздвинув подзорную трубу, он поднес ее к правому глазу. И долго-долго вглядывался в низкий, весь в тяжелых тучах горизонт.

— Объявлена, — повторил он и оторвался наконец от подзорной трубы.

Потом резко повернулся к Барановскому и отчеканил:

— Имею известие, что турецкий флот вышел в море с намерением захватить у нас Сухум.

— Суху-ум? — протянул удивленно Барановский.

— Да, — отрезал Нахимов: — Сухум. Принадлежащий нам порт Сухум-Кале.

Ветер ли бросил Елисею Белянкину в уши это слово — война — или просто почудилось оно ему? Нет, должно быть, это слово произнес на мостике адмирал.

— Эва, — молвил чуть слышно Белянкин и погладил шершавой рукой мокрый ствол у «Никитишны». — Вот оно… Значит, воевать?

Но «Никитишна», видимо, не расслышала, о чем шептал нахмурившийся вдруг матрос. Во всяком случае, она ни звуком не откликнулась на замечание своего комендора.

— Скоро заговоришь у меня, старая! — погрозился Белянкин. — Рявкнешь, даже охрипнешь!

И Елисей вспомнил, что не вынимал втулки из своего орудия едва ли не с того дня, как снялись они всей эскадрой, покидая родной Севастополь. Чуть зорька занялась, а народу что тогда столпилось на берегу!.. Все тут были: из города, вся Корабельная слободка, Северная сторона… И долго виднелся Елисею синий платок жены у пристани, а сынишка Мишук все махал и махал старенькой отцовской бескозыркой. Мальчишке, видно, очень не хотелось на берегу оставаться, все приступал к отцу: возьми-де меня да возьми на корабль… Ух, и бойкая же стрела этот Мишук!

Вслед за «Марией» рыл носом воду сорокачетырехпушечный фрегат «Кагул». Белянкин долго смотрел, как судно берет поперек волны и качается со всеми своими парусами, точно коромысло: носом кверху — и корма опускается вниз, носом в воду — и корма взносится вверх… «Вот, — вспоминает Елисей, — на «Кагуле», слышно, плавает нынче какой-то мальчуган, от горшка два вершка; батька будто уломал командира взять мальчишку на борт; а то ведь озоруют они без отцов в Севастополе. Ну, скажем, озоруют… Да не брать же Мишука с собой в море!» И, обращаясь про себя к Мишуку, Елисей продолжал свои размышления: «А мать с кем оставлю, ты подумай, Мишук. Да ведь и время тебе, Мишук, не приспело. Сиди пока что дома, в книжку смотри: «а» да «бе» — «аб»; «а» да «ве» — «ав»…»

Размечтался Елисей Белянкин, комендор с корабля «Императрица Мария». Он провел рукой по глазам, словно отгоняя от себя сон, и расправил усы и бакенбарды.