«Корабль изуверов» (скопцы-контрреволюционеры) - страница 7

Он получеловек.

Он изуродован на всю жизнь — и именно это уродство на всю жизнь привяжет его отныне крепкими, неразрывными нитями к «кораблю» и к «плывущим» на нем.

Возврата к людям нет, — лишь немногие умели разрывать круг проклятого сектантского навождения…

— Кто от нас уйдет — нигде в мире покоя не найдет! Все будто и хорошо — ан-нет: что-то грызет его, сушит тоска какая-то… И раньше-ли, позже-ли — возвратится он к нам.

Так утверждают скопцы… Они-то знают дьявольский секрет этой тоски: это — тоска неполноценной искалеченной человеческой личности, чувствующей свою чуждость всему нормальному, радостно-здоровому, подлинно-человеческому, свое безвыходное одиночество…

Среди людей оскопленный — чужак. А человеку — свойственно искать себе подобных. И оттого сознание непоправимой судьбы загоняет его обратно на страшный «корабль», в узкий круг людей, клейменых «печатью духа».

Бесплодие — лишь одно из многих, лишь самое глубокое и явное изменение, которое претерпевает природа человека, подвергшегося оскоплению. Оскопление влечет за собой еще другие отклонения от здоровой нормы. Оно изменяет даже самый «облик человеческий»…

Одутловатое, подернутое восковой желтизной, лицо — не лицо, а омертвелая маска, лишенная живой игры личных мускулов, тупое безволосое лицо, лишенное даже выразительного и благородного отпечатка человеческого возраста — таков обычный тип скопца… У людей, оскопленных в детстве, на всю жизнь сохраняется высокий детский дискант, ибо развитие гортани приостанавливается. В юности на многих скопческих лицах лежат тени «собачьей старости». А иногда, наоборот, проходят годы и жизнь, а лицо скопца все еще хранит черты недоразвившегося — ребенка, и только грузное, вялое, жиром заплывшее, тело, толстые отечные ноги, да тяжелая поступь говорят о близкой могиле…

Но последствия оскопления не ограничиваются внешним физическим уродством, они идут дальше и глубже.

Как показало медицинское вскрытие и наблюдение над оперированными животными, оскопление вызывает важные изменения в анатомическом строении мозга: не говоря уже об уменьшении веса мозга, у скопцов приостанавливается развитие мозжечка.

Все мужественные начала характера остаются у скопцов недоразвитыми. Все яркие, бурные, живые проявления многогранной человеческой личности у них приглушены.

Оскопленный в детстве, молодой сектант остается чужд и далек всем высоким стремлениям и порывам, всем благородным увлечениям, свойственным человеческой юности. А в зрелом возрасте — он не отдаст себя никакой большой сверхличной идее, никакому социальному служению. Он безразличен ко всему, что выходит за узкий предел его секты; общественность исчерпывается для него замкнутой кучкой его единомышленников. Трезвый и бесстрастный, он не знает героизма и самопожертвования. Лишенный благодетельного дара фантазии, он неспособен к какой-либо творческой деятельности… Воистину, он — скопец не только телом, но и душой.

Зато пышным цветом распускаются в этой выхолощенной душе типичные пороки людей, с ограниченным умственным кругозором и низкой нравственностью: эгоизм, хитрость, лукавство, коварство, алчность…

Таков типичный «профессиональный» и бытовой облик матерого, преуспевшего в жизни скопца.

Скопцы ставят себе в заслугу целый список (весьма сомнительный) добродетелей. Они-де — трудолюбивы и настойчивы, спокойны и рассудительны, терпеливы и честны… Но все эти «добродетели» превращены у скопца только в средство для его основного заветного порока, все они подчинены и служат той единственной живой, до необузданности доростающей, страсти, которая владеет черствым оскопленным сердцем: это — страсть к деньгам, жажда стяжательства, наживы и накопления.

Так скопец становится скопидомом…

Возникновение в России скопчества, как секты, относится к сравнительно позднему времени — ко второй половине 18-го столетия.

Вот в эту пору Кондратий Селиванов, основатель скопческой секты, выступил с новым «спасительным» учением.

Ученне это во многом сходилось с учением «хлыстов», от которых отделился Селиванов после того, как хлыстовская богородица Акулина Ивановна признала его «богом над богами, царем над царями, пророком над пророками, сыном божиим, рожденным по наитию святого духа» от нее, пророчицы Акулины.