«Короли» снимают табель - страница 55
— Неладно получается, братцы, — покрутил он головой, — очень даже неладно. Ведь для нас в совхозе никто никаких различий не делает, никто нам в глаза не тычет: «Вы, мол, не совхозные, вам, мол, этого не положено». Нас здесь всегда на равных правах держат. А тут что же выходит: хлеб-соль вместе, а табачок врозь?
И пошел Севастьянкин первым из поселенцев сдавать свою кровь. И хоть кровь у него, как у алкоголика, наверняка была незавидная, доктор Володя взял, как и у всех, двести пятьдесят граммов — боялся обидеть человека. А за Севастьянкиным потянулись сдавать и другие поселенцы — Куровский со своим бывшим прорабом, Дариоглу с Уруном, Груша.
Вот о чем рассказал мне комендант, пока мы возвращались из больницы…
На следующее утро мы навестили больного. Операция прошла благополучно. «Король» лежал в маленькой боковушке, которая носила громкое название «послеоперационной», хотя и могла вместить всего две койки. Но в комнате было много света, на подоконнике буйно цвела герань, а на выскобленном до белизны полу играли солнечные зайчики. «Король» чувствовал себя неплохо, но разговаривать ему еще доктор не разрешил.
Ему и самому было стыдно разговаривать: ведь он пожалел то, что другие легко и просто, как само собой разумеющееся, отдали для него.
Чья кровь течет теперь в «королевских» жилах? Кровь веселого шофера, трудолюбивой доярки или неутомимого директора? Трудно сказать. Да ведь это, собственно, и неважно. Важно другое — это кровь людей, понимающих, что человек человеку — брат, друг и товарищ.
Сегодня в совхоз пришла телефонограмма из райисполкома с просьбой выделить рабочих для посадки деревьев вдоль шоссе. Посадки должны проводиться в нерабочее время и исключительно на добровольных началах.
По этому поводу вечером было созвано общее собрание всех рабочих совхоза.
— Мы никого не неволим, никого не принуждаем. — Большак испытующе оглядел собравшихся, как бы прикидывая, сколько народу откликнется на это дело и сколько останется стоять в стороне. — Я только хочу сообщить вам, товарищи, что такие «сады для всех» уже высажены на всем пути от Киева до Ровно и от Ровно до Львова. А ведь между этими городами добрых пятьсот километров. Я когда ездил в командировку — сам видел, как сажали и колхозники, и рабочие, и студенты, и школьники, и наш брат совхозники. Словом, всем народом сажали, потому как они для всего народа и предназначены. Вот и на нашу долю выпало посадить деревья, которые, глядишь, лет через пяток уже плодоносить начнут.
— Это что же выходит, — с места кидает реплику Жирков, — я буду из сил выбиваться, а кто-то моими яблочками закусывать?
— Почему кто-то, — директор на одну минуту прикрывает глаза, но я вижу, как он устал. — Хоть бы и ты, к примеру.
— Ну, нет, — крутит головой Жирков. — Я здесь жить не собираюсь. Я как в песне поется:
— Так вот, товарищи, — подытоживает Большак, — резолюций, думаю, принимать не будем. Просто кто хочет, тот завтра к пяти часам пусть подходит к конторе. — И потому, что директор тотчас начинает толковать с парторгом совсем о других делах, я понимаю, что Большаку уже ясно, кто откликнется и кто останется стоять в стороне.
…Назавтра почти все совхозные рабочие были в сборе, кроме тех, кому предстояло работать ночью на фермах. Из высланных отсутствовали только Жирков и «король», которому после операции доктор запретил заниматься физическим трудом. Пришел и Тенькин, возле которого, как пришитый, держался Дариоглу.
Само собой разумеется, что и комендант Ливанский тоже вооружился лопатой. Пришли и парторг, и директор, и я, конечно.
Всех нас погрузили на грузовики — до шоссе километров двадцать — и довезли до места.
Работа закипела. Добрых часа три люди дружно копали неподатливую глинистую землю, аккуратно сажали в вырытые ямки хрупкие саженцы, бережно утрамбовывая вокруг рыжие комья.
звонко и задорно начинает Ольга — жена Чубрицкого. Видно, что она сегодня в прекрасном настроении — муж не валяется пьяный под забором, тут же возле нее знай кидает лопату за лопатой. И от этого весело на душе у женщины.