Костёр в сосновом бору - страница 16

— Бородулина вашего.

— А-а! Ты слышишь, мать, какой у нас остряк-юморист объявился?

— Слышу. Ему бы для Аркадия Райкина писать.

— Ладно уж, идите, веселитесь, — мрачно говорит Митька.

— И пойдём, — говорят папа и мама.

Они ушли. Митька послонялся без дела по квартире, попытался читать, но книжка попалась уже читанная, да и читать чего-то не хотелось.

Покрутил приёмник. Передавали что-то о коровах.

Скукота.

Тогда он пошёл в ванную и напустил в ванну немного воды.

Он туда фикус поставил. Это был тропический остров Таити.

К нему плыли корабли — мыльницы.

И тут вдруг зазвонил звонок.

Он трезвонил без перерыва. Пока Митька шёл из ванной, пока открывал, он всё звонил, не переставая.

Митька отворил дверь… и никого не увидел. А в звонке торчала спичка.

— Это ещё что? — говорит Митька и растерянно озирается по сторонам. — Хулиганство какое!

Вдруг сверху послышалось хихиканье. Митька поднял голову и увидел… кого бы вы думали? Гошку Лисогонова, своего главного врага!

— Ты?! — спрашивает Митька.

— Ага, я. Испугался?

— Ещё чего! Почему я должен пугаться?

— Да, не испугался! А кто оглядывался с испуганным выражением лица? Кто слова бормотал? — спрашивает ехидно Лисогонов.

— Ничего я не с испуганным, а просто так. Ты зачем пришёл?

— А так, — отвечает Лисогонов. — Я к тебе в гости пришёл. Скучно.

Митька, конечно, здорово удивился, но виду не подал.

— Заходи, — говорит. — Мне тоже скучно.

— А ты что, один дома?

— Ага. Папа и мама в гости пошли к Бородулину. Его стукнуло.

— Как это — стукнуло? — удивляется Лисогонов.

— Да я шучу. Просто у него день рождения. Папа говорит: стукнуло пятьдесят. Вот я и шучу по этому поводу.

— А-а, понятно, — говорит Лисогонов. — А что мы делать будем? Чем заниматься?

— Наверное, надо тебя угостить чем-нибудь, раз ты гость.

— Это правильно, надо угостить, — говорит Лисогонов. — Это ты хорошо придумал.

— А чем? — спрашивает Митька.

— Откуда же я знаю? Ты хозяин, ты и знай.

— Может быть, котлетами?

— Ещё чего! — возмущается Лисогонов. — Кто же это гостей котлетами угощает?! Котлеты сами едят. А шоколад у тебя есть?

— Нету.

— А конфеты?

— И конфет нету. Сегодня две последние «Белочки» съел.

— Эх ты! Что же это ты? Мои любимые конфеты! А варенье есть?

— Есть! Варенье есть! Целая трёхлитровая банка есть, — кричит Митька обрадованным голосом.

— Ну ладно уж, тащи варенье, — соглашается Лисогонов.

И Митька принёс варенье. Они его столовыми ложками ели.

Красота!

Ешь себе сколько влезет. Никто не мешает. Никаких тебе блюдечек, никаких розеточек.

Лисогонов ел так умело, так ловко зачерпывал, что завидно было глядеть. Зато Митька чаще лазал в банку.

— Как твоё здоровье, Гоша? — осторожно спрашивает вдруг Митька.

Лисогонов тут поперхнулся и подозрительно уставился на Митьку.

— Хорошее, — говорит. — А зачем ты вдруг спрашиваешь?

— Да это я так. Для поддержания разговора.

— А-а, для поддержания! Тогда понятно. Хорошее здоровье. Только иногда болит голова, колено, почки и ещё здесь.

Лисогонов неопределённо ткнул себя в грудь, значительно покачал головой и участливо поглядел на Митьку.

— А твоё как? — спрашивает.

Митька стал лихорадочно вспоминать, на что жаловалась его тётка Мария Григорьевна, когда приходила в гости.

— Моё тоже хорошее, — отвечает, — только ужасно мучает сердце, печень и ещё этот, как его… мочевой пузырь.

Лисогонов снова важно покивал, и они стали есть варенье дальше.

Минут через пятнадцать Лисогонов вдруг остановился и сделался красный как кирпич.

— Какое-то оно липкое, — говорит и икает.

— Потому что сладкое. Ты, Гошка, ешь его, оно малиновое.

Они ещё минут десять вяло шевелили ложками. Варенье в них больше не помещалось. Не лезло, и всё тут!

Лисогонов лизнул свою руку.

— У меня рука сладкая, — говорит.

— Испачкал, наверное, — отвечает Митька.

— Нет. Я весь сладкий. Насквозь. Руки, ноги, всё. У меня ботинки и те сладкие, к полу прилипают. Мне ходить трудно.

Митька лизнул одну руку, другую. Руки были сладкие, как варенье. Он испугался, но Лисогонову не сказал. Он побежал на кухню и куснул солёный огурец. Огурец был сладкий. Вот тут-то Митька по-настоящему перепугался.

Что же это такое делается? Значит, теперь всё будет сладкое? Ни горького, ни солёного, ни кислого — одно сладкое? Ужас какой!