Костёр в сосновом бору - страница 18
И ещё они были смущены, они испытывали неловкость.
Потому что впервые к ним пришёл в гости Николенька. Тот самый Колька, который сперва был очень противный, а потом, во время потопа, оказался парнем что надо.
Но смущались и испытывали неловкость Вика, Лёшка, Нина, Мишка и Митька не оттого, что пришёл Николенька, а потому, что Колька сам смущался и испытывал эту самую неловкость. Он считал, что на его чести лежит несмываемое пятно. Он считал, что навеки опозорен перед обществом. Он думал, что его считают дезертиром за то, что позволил увести себя, как маленького дошколёнка, во время наводнения.
Так они и бродили, смущённые, все шестеро по саду, а Николенька был мрачен и ходил с опущенной головой.
Наконец Митька не выдержал.
— Ты что, — спрашивает, — считаешь, что на твоей чести лежит несмываемое пятно?
— Да, — говорит Колька-Николенька.
— Значит, ты думаешь, — спрашивает Лёшка, — что навеки опозорен перед обществом?
— Думаю, — печально отвечает Колька.
— И что ты дезертир? — обращается к нему Мишка.
— И что дезертир, — говорит Колька и так низко опускает голову, что всем сразу становится ясно — сейчас заплачет.
— Глупости! — кричит Вика.
— Ты не виноват! Николенька, ты совсем не виноват! — шепчет Нина.
— Не называй меня Николенькой! — кричит Николенька. — Терпеть не могу! Колька я!
— Ты что ж думаешь, Колька, — говорит Лёшка и усмехается гордо и чуточку высокомерно, — ты что думаешь, мы бы пригласили тебя в наше общество, если б ты был дезертир и с пятном?
— Не пригласили бы?! — спрашивает Колька и весь светится.
— Ни в коем случае! — твёрдо говорит Лёшка.
— Ни за что! — подтверждает Мишка, а все остальные кивают головами.
— Значит, я не?.. — спрашивает Колька явно уже просто для того, чтобы его поуговаривали.
— Кончим этот разговор, — говорит Митька, — и начнём другой.
— Какой же это другой? — обиженно спрашивает Колька и надувает губы, потому что сидит в нём всё-таки где-то в глубине его старинное зазнайство, не до конца он его поборол.
— А такой! Другой — и всё!
— Ой, ребята, глядите! — вскрикивает вдруг Нина Королёва.
Все обернулись и увидели убитого голубя.
Он лежал на снегу — сизый, с зеленоватым отливом, а рядом валялись крошки.
Вот тогда-то и сказали свои суровые слова Вика и Мишка, те, про которые написано раньше.
Ребята присели вокруг голубя на корточки, разглядывали его и молчали.
— Ох попадись мне этот убийца! — говорит Лёшка.
— Из рогатки он его, видите? Прямо в голову, — говорит Мишка.
— Надо его похоронить. Давайте его закопаем, — предлагает Вика. — А то его кошки съедят.
И тут вдруг рядом с голубем появились две здоровенные ноги, обутые в кеды.
Ребята подняли головы и увидели взрослого совсем парня, чуть ли даже не из седьмого класса — физиономия круглая, щекастая, в веснушках, и улыбается во весь рот.
— Укокошили сизаря? — спрашивает.
— Это не мы, — говорит Нина.
— Ну и правильно! — говорит парень, не слушая никого. — От них один вред. Они гадят и портят памятники нашей старины.
И вдруг как заорёт!
— Пас! — орёт. — Пас! — и как двинет голубя ногой.
И повёл его, как футбольный мяч, только перья полетели.
— Мальчики, что ж он делает, балбес такой большущий?! — шепчет Вика в величайшем изумлении.
— Ты что делаешь? — кричит Митька.
— Пас! — орёт парень. — Пас!
— Стой! — кричит Мишка. — Оставь голубя, дубина!
— Кто это дубина? — спрашивает парень. — Это ты про меня сказал такое оскорбление?
— Про тебя. Дубина ты и есть! — бесстрашно говорит Мишка.
— Ах ты, козявка! — говорит парень, и лицо его делается как свекольный винегрет.
Он бросил голубя, неторопливо подошёл к Мишке и лениво так, будто нехотя, заехал ему в ухо.
Мишка так и покатился.
Вот это футболист сделал зря. Тут он совершил непоправимую ошибку, хоть и вырос ростом с небольшую каланчу. Плохо он знал Мишку и его друзей.
— Тут ты сделал непоправимую ошибку, — говорит Мишка и поднимается, потирая ухо, — плохо ты нас знаешь, дубина!
Мишка опустил голову и неожиданно ка-ак боднёт парня в самую середину его тела!
Парень согнулся напополам и захлопал изумлённо глазами.
А потом!..
Ох и рассвирепел же он!
— Ах так! — орёт. — Ты бодаться?! Ну, козявка, держись!