Котик Фридович - страница 4

Даже старая ведьма — Яэлина мамаша, наконец-то заметила кота, поди не заметь, когда он сутками сидел то напротив их окна, то у подъезда. «Ну что, нечисть, скучаешь?» почти ласково спрашивала она, застав его у подъезда. У подъезда Кишкуш оказывался каждый раз, когда Ведьма выходила из дома. Это был их с Яэлькой негласный договор – как только открывалась дверь девочкиной квартиры на втором этаже, кот знал что она к нему спускается и бежал встречать. По привычке и в надежде увидеть свою Яэль во время её нечастых визитов, Кишкуш продолжал бросаться к подъезду, заслышав поворот ключа в заветной двери. Только теперь вместо легкого девичьего бега в кроссовках или сандаликах, лестница всё чаще несла ему звук чинно цокающих Ведьминых туфель.

Если Ведьма не сильно торопилась, то кроме «Кишта» (Брысь! – иврит) и незлобного пинка, кот удостаивался короткой аудиенции и невкусных объедков. В отличии от дочери, Ведьма никогда не покупала для кота специальной пищи и никогда не присаживалась его погладить. От вечной диетической погони за красотой, объедки у неё были постными и вообще мало съедобными, с точки зрения уважающего себя кота. Постепенно и Ведьма стала появляться дома реже – отчаявшись найти Достойного, она была готова на любого согласного, в очередной раз пойдя в атаку на мужское население.

Выступление было подготовлено по всем правилам военного искусства, с применением маскировки (покраска волос, очки в тонкой оправе, а-ля директор банка), красивой легенды и целой обоймы  женских штучек. Неприятелями, которых предстояло брать живьём, стали все ранее знакомые Ведьме мужские особи, начиная с той легендарной очереди-до-Машбира и заканчивая сантехником, на прошлой неделе чинившим кран.

Счастливчики к этому возрасту отрастили себе не только брюшки, но и семьи, а главное — долги по ссудам, по факту чего из списка дичи вычёркивались. Те, кому повезло меньше, например разведенные владельцы квартиры/лавки/сбережений/полезных привычек/удачи в лотерее — автоматически попадали в группу риска. Как-то раз Ведьма сбежав по лестнице легкой, почти яэлькиной поступью, вышла лично к Кишкушу. «Слышишь, паршивец» — обратилась она ласково, «я тоже отсюда уезжаю. Всё, хватит торчать в этой черной дыре. Я переезжаю на Кармель, в квартиру с садиком, куда более мне подходящую. К ней правда прилагается такой же беспородный засранец, как и ты, только на двух ногах, но уж не противней моего бывшего муженька, пообразованней, поудачливей» — проворковала она. И менее уверенно добавила «Из приличной семьи».  «Его родители из Берлина!», тоном адвоката безвинной жертвы продолжила она и впервые подумала, что в идеале у шестидесятилетнего мужика это достоинство могло бы быть не единственным. «Короче» — решительно резюмировала она, «Остаешься за здесь за главного! Присмотри мне за квартирой, я буду её сдавать.» Искусственно улыбнувшись, как обычно одними губами, Ведьма энергично зацокала прочь.

Так со двора исчезла последняя ниточка, связывающая Кишкуша с Яэлью. Квартира вскоре была сдана седой бабке из России, неприветливой, ревматизмом прикрученой к палочке, которой она шумно открывала Яэлину дверь. Сначала лязгал замок, потом бабка, которую соседи звали фыркающим именем Фрида, кряхтя выставляла палку на лестничную клетку, выползала сама, брала палку, снимала с дверной ручки мусорный пакет, и запирала дверь  бурча на «не тот» ключ, который по закону подлости всегда попадался первым. Все эти манёвры кот не видел, но слышал, по привычке сидя на посту у подъезда. Он и сам себе не мог объяснить, что до сих пор заставляло его бежать к подъезду, едва заслышав движение у знакомой двери. Даже в самую знойную жару он покорно вылезал из-под апельсинового дерева и плёлся ко входу, а после очередного разочарования бросал свою тушку в прохладной тени подъезда, рискуя быть пнутым почтальоном и любым другим захожим чужаком.

Яэлин Душа не согласился забрать кота к ним домой, у него на этот случай была какая-то странная болезнь — не то ревность, не то аллергия. Кишкуш и сам не сильно рвался, ему было бы обидно смотреть как его девочка ластиться к чужому двуногому самцу. Стать надиванным котом у какой-нибудь местной бабки ему не позволяла гордость и дворовая привольность, которую на харчи кот менять не собирался.