Козлиная песнь - страница 9

А как же! — ответил ты с обидой. — Во всех моих многочисленных школах, особенно в младших классах. Но я никогда не приводил их домой, боялся, что они что-нибудь запачкают. Как-то раз одного привел, так он так дико на меня посмотрел, когда я сказал ему снять уличные ботинки, — совсем как ты! Больше уже никого не приглашал. А про день рождения заранее говорил маме, что мне неохота праздновать, боялся, что у нее разболится голова.

— И тебе это ничего, не было обидно? — спросила я, стараясь не подать виду, насколько ужаснули меня его слова.

— Что именно? Что я не праздновал день рождения? Так я же старался маму не огорчать. Она и так из-за меня хлебнула.

— Ну, а скажи-ка, — продолжала я осторожные расспросы, — а подружки, если не секрет, как с подружками?

Ты встал со стула, на котором сидел, тоже жесткого и тоже обитого зеленым дерматином, только что без подлокотников. Потом улегся на полу между диваном и журнальным столиком и зубами стянул у меня с ноги носок.

— Я гадюка, и я тебя кусаю, а теперь я — опять я, и я тебя спасаю.

Ты взял в рот мой большой палец и сделал вид, будто высасываешь яд.

— Да ну тебя, свинтус!

— М-м, вкуснятина, пахнет сыром…

— Давай ка раскалывайся, да чтобы всю правду.

Я откинулась на своем кресле, вдруг ставшем намного удобнее, и протянула к тебе вторую ногу.

— Когда мне было лет восемь, я однажды на каникулах спрятался от дождя в бетонной трубе, лежавшей перед нашей школой. Восковым мелком стал рисовать на бетоне голых теток, а потом вышло солнце, мне стало жарко и я вылез из трубы. Пылая, подошел к нашей деревянной школе и, без единой мысли в голове, нарисовал на стене огромное сердце, размером с меня самого. Сердце пронзил стрелой, летящей от моего имени к имени девочки, в которую был влюблен. Тут только сообразил, что все всё поймут и будут надо мной смеяться, и попытался зачирикать написанное. Не знаю отчего, мне вдруг захотелось отыграться, и я накарябал аршинными буквами на стене школы рядом с сердцем: «Кейс Ян де Йонг — хер козел». Одно только слово из трех букв, которым я обозвал бедного Кейса Яна де Йонга, уже получилось чуть не метр длиной.

Я покатилась со смеху.

— Ну и что было?

Ты снова сунул в рот мой большой палец и стал сосать его как бешеный, обеими руками обхватив мне ногу. Потом дошел черед и до других пальцев, а потом ты выпрямил спину, положил голову мне на колени и словно голодный младенец начал сосать мне пальцы на руках.

— В первый день после каникул, — говорил ты, причмокивая, — все ребята стояли перед школой, глядели на мои рисунки и хохотали, потому что и сердце, и буквы, как я нарисовал, так и остались. Никто меня ни о чем не спросил, но на последнем уроке учитель прокашлялся и заговорил строгим голосом. Кто это так блистательно разукрасил школу, прошу, дескать, поднять руку. Реакции не последовало, и когда прозвенел звонок с урока, я с облегчением встал с места и, невинно насвистывая, пошел прочь из класса, мимо учителя, стоявшего в дверях. В тот самый миг, когда я подумал, что вот я уже в коридоре, на загривок мне опустилась тяжелая рука.

— И что?

— Восковой мелок соскребли со стены скребком, нагрев горелкой, и всю школу заново покрасили. Мама долго плакала, потому что очень во мне разочаровалась.

Я так и не сумела выудить из тебя истории о твоих детских подружках, поэтому принялась рассказывать о собственных мальчиках. В основном это были ребята старше меня и из других стран, я знакомилась с ними, когда мы с родителями ездили на каникулах за границу. Своим голландским ровесникам я всегда казалась странной, да и они меня не интересовали, я всегда искала экзотики.

Ты не пришел в восторг от услышанного, ты вдруг вскочил и побежал в переднюю, где в шкафу для счетчика у вас хранился пылесос. Как ненормальный ты принялся в бешеном темпе пылесосить комнату. Шуруя алюминиевой трубкой под диваном, ты рассказывал, что как-то раз лежал тут и играл маминым кошельком, а когда она это обнаружила, то как раскричится: «Я, — кричит, — всегда этого боялась».

Пропылесосив все, что надо, мы стали вместе чистить картошку в кухне, оклеенной охристого цвета плиткой, над бесплатной газетой из почтового ящика. Ты орудовал ножиком так ловко, что было ясно, какой у тебя большой опыт, потому что, когда я бросила в алюминиевую кастрюльку с водой две вкривь и вкось обрезанные картошины, оказалось, что все остальные ты уже почистил. Ты с гордостью заявил, что чистишь картошку с шести лет и что это до сих пор твоя домашняя обязанность по приходе из школы, потому что у мамы дел и без того по горло.