Красная биология - страница 54

[27], а в августе в журнале «Новый мир» появился очерк кандидата биологических наук Ю. И. Миленушкина «Новое в науке о жизни»^>182.

В этом же году благожелательные рецензии на книгу Бошьяна появились в нескольких научных журналах. В превосходных тонах о его якобы огромном вкладе в науку писали медики (И. С. Грязнов), микробиологи (Я. И. Раутенштейн, Н. Д. Иерусапимский), и другие^>183. Правда, некоторые замечания в адрес разбираемой книги, как это всегда делается в научных рецензиях, были высказаны. Раутенштейну, например, не понравились рассуждения Бошьяна об антибиотиках как живых существах; Иерусалимский попенял Бошьяну за некритичность и «преждевременную канонизацию еще не вполне разработанных положении»; Ф. Гринбаум нашел несколько мелких недочетов. В целом же Бошьян мог купаться в лучах славы.

Однако решающим было то, что высочайшая оценка книге Бошьяна была дана в главном партийном журнале «Большевик»^>184. Все, о чем говорилось в этом издании, должно было рассматриваться как директива, как принципиальная установка. Поэтому как приказ звучали слова о срочной необходимости

Авторы статьи высказывались вполне определенно о том, что провозглашенные Г. М. Бошьяном закономерности незыблемы и навсегда вошли в сокровищницу научных знаний. Они утверждали:

и выражали убеждение еще в одном — чрезвычайно важном для всех людей вопросе — скором изменении практики лечения людей и сельскохозяйственных животных на основе открытий Бошьяна:

Мы переживаем время, которое несомненно представляет самое полное осуществление ликующего бесстыдства. Бессовестность, заручившись союзом с невежеством и глупостью, выбросила на поверхность целую массу людей, которые до того упростили свои отношения к вещам и лицам, что, не стесняясь, возводят насилие и хищничество на степень единственных жизненных регуляторов.

Чужую беду — руками разведу. М. Е. Салтыков-Щедрин

Сегодняшним читателям трудно, наверное, понять, зачем понадобилось людям типа академика С. Е. Северина восхвалять Лепешинскую и ее идеи, которые они, конечно, наедине с собой иначе как бредовыми называть не могли. Чтобы понять их, нужно объяснить, как слаб бывает человек, как влияла атмосфера тех лет на поступки людей и учила их уму-разуму, как страх потерять работу или, хуже того, оказаться в лагере диктовал многим из них соответствующий «модус вивенди». Кое-кто, оглядевшись внимательно вокруг, понимал, что для того, чтобы преуспеть в занятии «тепленьких» мест и в получении жизненных благ, нужно ловко, без особого нажима, но и планомерно приторговывать совестью, идеалами, знаниями Из среды таких людей отбирались директора институтов, заведующие кафедрами, которые потом уже сами присматривались к молодым, искали покорных и исполнительных. Так шел социальный отбор под присмотром партийных начальников. Так получалось, что находились люди, вполне готовые к тому, чтобы без раздумий и копания в душе восхвалять бредовые идеи.

В то же время второстепенные специалисты, не пригодные Для нормальной исследовательской работы и генерирования продуманных идей, чувствовали себя в складывающихся условиях как хищная рыба в мутной воде. Примитивные домыслы Лепешинской, для усвоения коих не требовалась изощренная работа мозга, а для «подтверждения» годилась любая кухонная самодеятельность, стали богатой питательной средой для роста по всей стране «научных» центров по изучению живого вещества.

Весной 1952 года Лепешинская получила разрешение созвать второе Всесоюзное совещание по живому веществу. В его организации ей помогли вице-президент АМН СССР Жуков-Вережников и заместитель по институту И. Н. Майский