Красная биология - страница 62
Мы не имеем оснований сомневаться в правильности их заявлений, вот почему это событие нашей научной жизни заставляет нас самым серьезным образом обратить внимание, пересмотреть наши старые позиции и наши старые доктрины о невозможности происхождения клетки из не клеточных субстратов»>242.
Вот каким было вытянутое из Насонова и на самом деле чисто формальное признание того, что НОВЫЕ данные, представленные Лепешинской и убедившие крупных специалистов в их правильности, изменили ситуацию. Конечно, это была вполне объективная позиция ученого, который уважает мнение коллег, считает, что названные им серьезные ученые не могли говорить на совещании неправду.
Заканчивая свое выступление, он сообщил, что факты, на которых настаивает Лепешинская, собирается перепроверить экспериментально:
«Само собой разумеется, что в настоящее время все мы должны будем самым серьезным образом заняться этими вопросами…
Само собой разумеется, что крупной ошибкой в наших прежних выступлениях была чисто словесная полемика, ссылка на уже имеющиеся в науке факты и на отсутствие стремления самим приступить к решению вопроса в том или ином направлении, в том или ином смысле.
Само собой разумеется, что эту ошибку нам нужно исправить и этими вопросами заняться»>243.
Выступивший за ним Александров говорил уже в обстановке обструкции. Стенограмма его выступления пестрит ссылками на голоса из зала, шум, вопросы, задаваемые с места (особенно старался профессор С. И. Гальперин, кричавший, что Александров «вводит аудиторию в заблуждение»). Александров же решил не изменять своего поведения и сказал:
«…я целиком и полностью присоединяюсь к тем словам и к той оценке положения, которая была дана в выступлении Дмитрия Николаевича (Насонова. — В. С.), и разделяю вместе с ним желание принять участие в разработке вопросов, связанных с изучением жизнедеятельности в неклеточных структурах»>244.
Такой подход мог не на шутку напугать лысенкоистов. Ведь самый замечательный «подарок», преподнесенный критиками Ольге Борисовне, как раз и заключался в том, что они, отлично понимая цену всем ее высказываниям, не собирались тратить время на опровержение в лаборатории ее «выводов». Если бы они — изощренные экспериментаторы и знающие теорию люди — взялись за перепроверку, все «выводы» полетели бы очень быстро.
Не скрою, для меня всегда было и остается наиболее мучительным осознание моральной ломки, которой подвергались люди в эти страшные годы. Я нисколько не сомневаюсь, что подавляющее большинство грамотных специалистов отдавало себе отчет в том, что собой представляют лысенки, лепешинские, и, заявляя о согласии с ними под нажимом, кое-кто в душе наверняка проклинал себя за слабость. Но сложившаяся в стране обстановка уже научила всех нормам поведения.
Я был двухгодовалым ребенком, когда был арестован мой отец, и, естественно, позже я много раз старался при удобном случае расспрашивать маму о том, как это происходило, как тогда жили люди, что испытывали.
Когда недавно одна наша знакомая стала вспоминать, как все жившие в их многоэтажном доме в центре Москвы не спали с середины 30-х годов каждую ночь, вслушиваясь в коридорные звуки, со страхом ожидая, у чьей двери остановится очередной наряд НКВДэшников, являвшихся по ночам арестовывать новые жертвы, я не услышал что-либо для себя нового. Точно так же жили все эти годы мои родители и соседи в шестиэтажных унылых корпусах «Домов Коммуны» в Горьком, так же жили и во всех других домах по всей стране.
Когда дочь расстрелянного зам наркома земледелия СССР А. И. Гайстера рассказала мне о том, что из поселка «Сокол» на тогдашней окраине Москвы почти каждую ночь нескольких человек увозили навсегда машины чекистов, а наутро частенько оказывалось, что кто-то из жителей поселка (тогда в нем жили преимущественно военные) застрелился, не устояв перед мыслью о возможном аресте, я тут же подумал, что и герои моей книги не были каменными истуканами и жили под тем же, пожирающим душу страхом.
Труднее всего было тем, кто занимал высокие посты. Директорам институтов, заведующим лабораториями было во много раз тяжелее устоять, чем рядовым сотрудникам. Вторые могли отсидеться, отмолчаться, временно заболеть. Руководителям же выкручивали руки грубо и однозначно, до них добирались и в санаториях, и в отпусках, и в госпиталях. «Кто не с нами — тот против нас!» А с врагами разговор короткий: «Если враг не сдается — его уничтожают».