Красная сестра - страница 11

— Четыре пенни, и еще мой конь сможет сегодня вечером попастись на твоем поле. — Гилджон всегда диктовал. Казалось, он делал это из любви к игре, его кошелек был самым толстым из всех, которых Нона когда-либо видела; он был набит пенни и кронами, и в нем был даже сверкающий соверен, который привнес новый цвет в жизнь Ноны. В деревне только у Серого Стивена были монеты. А Джеймс Бейкер однажды продал весь свой хлеб купцам, след которых исчез в Джентри. Но ни у кого из них никогда не было золота. Даже серебра.

— Десять, и ты отправишься в путь до истечения часа, — возразил отец Сайды.

В течение вышеупомянутого часа Сайда присоединилась к ним в клетке, ее светлые волосы скрывали опущенное вниз лицо. Повозка тронулась без промедления, став тяжелее на одну девочку и легче на пять пенсов. Нона смотрела сквозь решетку, отец снова и снова пересчитывал монеты, как будто они могли умножиться в руке, его жена хваталась за сердце. Плач матери преследовал их до самого перекрестка.

— Сколько тебе лет? — спросил Маркус, крепкий темноволосый мальчик, который, казалось, очень гордился своими десятью. Он спросил об этом и Нону, когда та присоединилась к ним. Она сказала «девять», потому что ему, похоже, нужно было число.

— Восемь. — Сайда шмыгнула носом и вытерла его грязной рукой.

— Восемь? Кровь Надежды! Я думал, тебе тринадцать! — Маркус, казалось, был в равной мере доволен тем, что остался старшим, и возмущен размерами Сайды.

— В ней герант, — предположила Чара, темноволосая девочка с такими короткими волосами, что сквозь них просвечивал скальп.

Нона не знала, что такое герант, кроме того, что, если бы он у тебя был, ты была бы большой.

Сайда прошаркала поближе к Ноне. Будучи деревенской девочкой, она знала, что нельзя сидеть над колесной осью, если не хочешь, чтобы тебе выбило зубы.

— Не садись рядом с ней, — сказал Маркус. — Она проклята, говорю тебе.

— Её привели с кровью на ней, — сказала Чара. Остальные кивнули.

Маркус вынес окончательный и самый убийственный вердикт:

— Бесплатно.

Нона не могла спорить. Даже Гесса с ее иссохшей ногой обошлась Гилджону в обрезанное пенни. Она пожала плечами и подтянула колени к груди.

Сайда откинула волосы, громко фыркнула и обняла Нону толстой рукой, притягивая ее к себе. Встревоженная, Нона отпрянула назад, но сопротивляться силе старшей девочки было невозможно. Они обнялись и не отпускали друг друга, пока повозку трясло под ними. Сайда плакала, а когда девочка наконец отпустила ее, Нона обнаружила, что ее собственные глаза полны слез, хотя и не могла сказать почему. Возможно, та ее часть, которая должна была знать ответ, была сломана.

Нона знала, что должна что-то сказать, но не могла подобрать нужных слов. Может быть, она оставила их в деревне, на полу у матери. Вместо того, чтобы молчать, она решила сказать то, что сказала только один раз — то, что посадило ее в клетку:

— Ты — моя подруга.

Большая девочка шмыгнула носом, снова вытерла его, подняла глаза и расплылась в белой улыбке.

Гилджон хорошо кормил их и отвечал на вопросы, по крайней мере, когда их задавали в первый раз. Это означало, что вопросы типа «мы уже там?» и «как далеко еще?» ответа заслуживали не больше, чем стук колес.

Клетка служила двум целям, обе из которых он однажды объяснил, повернув свое седое лицо обратно к детям и позволив мулу, Четыре-ноги, самому выбрать направление движения.

— Дети похожи на кошек, только менее полезные и менее пушистые. Клетка держит вас вместе, иначе мне бы вас вечно сгонять в кучу. Кроме того... — он поднял палец к бледной линии шрама, разделявшей его левую бровь, глазницу и скулу, — я человек вспыльчивый и долго раскаиваюсь. Разозлите меня, и я наброшусь с этим, или с этим. — Он протянул сначала трость, которой подбадривал Четыре-ноги, а потом мозолистую ладонь. — Затем я пожалею о грехах, совершенных против Предка и моего кошелька. — Он ухмыльнулся, показав желтые зубы и темные щели. — Клетка спасает вас от моей невоздержанности. По крайней мере, до тех пор, пока вы не разозлите меня до такой степени, что мой гнев продлится всю дорогу до двери.