Красный лимузин - страница 5
Ноги сами по старой привычке привели его к дому секретарши. Знакомая лестница, на втором этаже должна быть сломанная ступенька так и есть, и следовало быть осторожным, если не хочешь грохнуться и свернуть себе шею. Он поднялся на третий и, как ни в чем не бывало, будто только вчера ушел отсюда и не было двух лет разлуки, нажал на кнопку звонка у ее дверей.
Послышались шаги за дверью и короткий вопрос:
— Кто?
Он ответил.
Дверь открылась. Секретарша удивленно воззрилась на О.
— Ты? Какими судьбами?
Он пробормотал, что оказался по делам недалеко и вот решил проведать. Они все еще стояли на пороге. Наконец она пригласила его войти.
— Проходи, — сказала она. — Только извини в квартире такой бардак. Я не ждала гостей.
Комната выглядела странно. Пустая, без мебели. Лишь зеркало на стене. Гвоздики от рамок с фотографиями, темные квадраты на выцветших обоях следы этих фотографий, висевших здесь годами. В углу комнаты книги в картонных больших коробках; те, что не вместились в коробки, валялись как попало на полу, на подоконнике. Зеркало на стене оживило в памяти О. сцены любви, и она, заметив взгляд, брошенный им на зеркало, кажется, угадала его мысли. Паркет в углу комнаты тоже отличался своим цветом от всей остальной части пола. Темный прямоугольник приходился как раз под кровать, их кровать. О. будто послышался даже скрип пружин.
— Пришел попрощаться? — спросила она, нарушая затянувшуюся тягостную паузу.
— Попрощаться? — не понял он. — Ты переезжаешь?
Она кивнула в ответ.
— Обменяла квартиру?
— Нет, страну.
О. помолчал немного, потом произнес:
— Что ж, это сейчас актуально… И куда, если не секрет?
— Далеко, — она чуть улыбнулась. — На другой материк. Через океан.
О. вспомнил, что ее мать была еврейка и в Америке у нее есть родня, она как-то рассказывала ему не то тетя, не то дядя.
— Когда уезжаешь?
— Послезавтра, — сказала она. — Уже все продала, Сегодня кровать увезли. Так что придется мне эту ночь спать на полу.
— А эти книги?
— За ними придут завтра. — Вдруг она вспомнила: — Да. На кухне еще найдется пара стаканов. Сейчас тебя чаем угощу.
— Не беспокойся, — сказал О., но она уже ушла на кухню.
Он подошел к окну, выходящему на станцию метро, посмотрел на улицу. Потом бросил взгляд на себя в зеркало: усталое лицо, круги под глазами, морщины, голова седая, но такое впечатление, что не поседела, а как бы заплесневела, какой-то грязно-белый налет.
Он брал книги, оказавшиеся под рукой, рассеянно, бесцельно листал их, клал на место. Старые энциклопедии, многотомники, словари, справочники, были среди книг и настоящие раритеты. На многих страницах поля были испещрены карандашными пометками, в самом тексте много подчеркнутых мест словом, было видно, что эти книги не просто читали.
Она вернулась из кухни с двумя табуретками, одну протянула О.:
— Садись.
Снова вышла и принесла стакан чаю, сахарницу, поставила это на вторую табуретку.
— У тебя, оказывается, такая богатая библиотека, — сказал он. — Я и не знал.
— Что ты вообще знал? — Она шутливо махнула рукой: — От родителей осталось… Потом кое-что и я прикупила…
— Не обращал внимания, — О. покачал головой.
— Еще бы! Тебе не до этого было. Здесь ты занимался только одним, а потом каждый раз старался поскорее смыться, то и дело поглядывал на часы. Приходилось выручать тебя: «Ах, у тебя, наверное, срочные дела, ты торопишься?» «Да, да, очень срочное дело, надо бежать». Ну и бежал, — ни нотки укора в голосе, она просто вспоминала.
И он вспомнил, что так оно и было. В то время, впрочем, немало об этом было переговорено, но, разумеется, не так равнодушно, как теперь, разговоры эти делались все более утомительными, раздражающими, и, видимо, это тоже послужило причиной того, что они постепенно охладели друг к другу. И сейчас ему не хотелось возвращаться к тем давним, совершенно никчемным разговорам. Он поменял тему.
— Замечания на полях твой отец оставил? — он показал на карандашные пометки.
— Где отец оставил, где мама… — сказала она, улыбнулась. — Во всяком случае, не я.
— Твой отец знал английский?
— Да. И немецкий тоже. И персидский.