Красный лимузин - страница 6

— Кому же ты оставляешь эти книги?

— Я их продала.

— Продала? Кому?

— Разным людям. Одних интересуют одни книги, других другие.

— И не жалко? Здесь же мысли, замечания твоих родителей…

— Что поделать? Мыслями сыт не будешь. Они умерли, и родители, и их книги. А мне дальше жить надо.

— Ты считаешь, книги тоже умерли? Как это?

— Очень просто. Когда умирают люди, читавшие эти книги, собиравшие их, думавшие о них, люди, для которых они стали частью жизни, эти книги уходят вместе с ними. То есть книги тоже умирают. А у новых хозяев они уже не те, что были. Они уже изменились, хоть и те самые. Некоторые без книг жить не могут. Но я не из их числа, — шутливо закончила она. — Как видишь, я могу без них жить. Я вообще много без чего могу жить.

— Без родины, например, — сказал он чуть более язвительно, чем ему хотелось.

— Без любви, например, — добавила она грустно.

Он с некоторым любопытством посмотрел на нее такую, он ее не знал.

— Впрочем, — продолжила она, помолчав. — Я люблю книги. Читать, думать о них… Не о содержании, а вообще о них… Вот погляди: многие из этих книг лет по пятьдесят живут вместе, стояли по соседству на книжных полках, притерлись, привыкли друг к другу, мне даже кажется порой, что они передавали друг другу свои мысли, что их персонажи по ночам, когда все спят, ходили в гости друг к другу, беседовали, спорили, ссорились. Ведь все они очень разные. Прямо как ты и я.

— Мы не ссорились.

— Да, это верно. Теперь уже не важно… Во всяком случае, эти книги были одна семья. А сейчас они расстаются, семья распадается. Завтра они будут далеко друг от друга, в разных концах города, в разных домах, у разных людей. И никогда больше не свидятся. — Она помолчала. — Как мы с тобой, — прибавила она после паузы.

— Ты жалеешь об этом? — спросил он, имея ввиду книги.

— Нет, теперь уже нет, — ответила она, имя ввиду себя и его.

— Так вот ты какая, — проговорил он задумчиво. — Почему ты раньше не говорила… со мной так?

— Ты не разговаривать сюда приходил, вспомни…

— Не заводись.

— А разве не так? На работе строго служебные отношения, непонятно, кого ты боялся скомпрометировать, себя или меня; а дома… Ты не думай, теперь я просто, как говорится, констатирую… Никаких претензий… Было бы смешно… Все давным-давно уплыло…

Когда О. шел сюда, он был далек от подобных мыслей, но теперь невольно разбуженные воспоминания возбуждали его, и он вдруг подумал, что еще ни разу они не любили друг друга среди голых стен, на голом полу… среди разбросанных книг, газет и журналов. Охваченный желанием, он подошел к ней, хотел обнять, однако она мягко, но решительно воспротивилась.

— Не надо, — сказал она, — ничего нельзя вернуть. Раньше я вспоминала тебя, но в последнее время нет, даже не снился. Но в сердце засело желание: неплохо бы перед отъездом попрощаться с тобой. Много раз так бывало со мной: что западет в сердце обязательно исполняется. Вот и теперь сам явился. Ты и в самом деле не слышал, что я уезжаю?

— На самом деле. Я случайно зашел. Дело тут одно…

— Какое дело?

Он чуть не сказал ей о красном лимузине, но вовремя спохватился: что тут расскажешь? Что за сегодняшний день он несколько раз встречал одну и ту же машину? Ну и что? Встречал и встречал.

Да и потом, она уже была далеко, говорила с О. будто из другого мира.

Необузданное желание разбить вдребезги равнодушно глядящее на него зеркало вдруг возникло в О., но он вовремя вспомнил: разбить зеркало к несчастью. Не мог он согласиться ни на ее несчастье, ни на свое. Наверное, она и его продала, это зеркало их любви, в котором еще теплятся для него отражения двоих: и за ним придут, увезут в чужой дом, повесят на чужую стену, и там оно, холодной поверхностью своей, возможно, будет отражать другую жизнь, другую любовь.

Оставалось только попрощаться, ничто больше не связывало О. с этой опустевшей комнатой, с умершими в ней звуками, голосами. Надо было уходить. «Что ж, счастливо, желаю тебе удачи на новом месте. Может когда-нибудь где-нибудь еще увидимся». Хотя прекрасно знал нигде и никогда.

На пороге он поцеловал ее в лоб и стал спускаться по лестнице. На втором этаже, забыв о разбитой ступени, споткнулся и чуть не упал. Поднял голову. Она стояла на лестничной площадке. Когда он посмотрел наверх, помахала ему рукой. Кажется, улыбалась. Он последовал дальше и услышал сверху скрип закрываемой двери. Скрип напомнил ему стонущие пружины кровати, и тут только он ясно и до глубины души осознал, что простился с ней навсегда. И еще вдруг понял, что, если даже они годами не виделись, в этом городе она была по-настоящему единственным близким ему человеком. И про красный лимузин он, пожалуй, мог бы рассказать только ей.