Красный орел. Герой гражданской войны Филипп Акулов - страница 39

— Построй 1-й эскадрон! — приказал вошедшему Прокофьеву.

Прокофьев чуть заметно кивнул головой. Вместе были под Покровским, Ирбитскими Вершинами, Кушвой, Комарихой, Левшино — им ли не понимать друг друга!

Без шапки, в расстегнутой и неподпоясанной гимнастерке, с веселыми искорками в глазах вышел Акулов к построенному эскадрону. Отставил ногу, немного скосил голову, исподлобья разглядывая кавалеристов.

— Мне нужно десятка четыре бойцов. Бузовать.

Откинув голову, прищурился, вглядываясь в лица. Случалось: не понравятся Акулову тусклые, пасмурные лица красноармейцев, не увидит он лихого задора во взгляде — недовольно командует: «Разойдись!».

Снег мягко похрустывал под копытами лошадей. Звякали уздечки. Снежинки серебрили непокрытую голову Акулова, плечи, таяли в расстегнутом вороте гимнастерки. Повеселевшие кавалеристы нетерпеливо, чуть подавшись вперед, смотрели на стоявшего перед ними лихого командира. Кого возьмет? Какую проверку учинит? Что учудит?

Бывало по-всякому. Многие из бойцов помнили, как их, новичков, поступающих в кавалерию, проверял Акулов. Он неожиданно выхватывал наган и кричал на опешившего бойца: «Пристрелю!» Если боец бледнел, терялся, Акулов гнал его от себя: «Куда тебе! Меня боишься, а белых и подавно!» Если же новичок не терялся и сам кричал на Акулова, а иногда даже грозил оружием, Акулов в этих случаях говорил: «Вот такого мне и надо. Орел!»

Сейчас Акулов шел вдоль строя, пытливо всматриваясь в лица. Манил пальцем то одного, то другого, отбирал. Всадники, посмеиваясь, поглядывали на него сверху вниз:

— Чудит Филя!

Те, кого выбирал Акулов, облегченно вздыхали, становились в новую шеренгу. Им велено было прикрыть звездочки зелеными ветками, а у кого есть погоны — нацепить.

Над лесами, полями и голой поскотиной кружила метель. Она перемахивала линию фронта, гуляла по тылам белых, неслась от села к селу, наметывала сугробы в узких переулках, с размаху ударяла в бревенчатые стены домов.

В узких сенях штабной избы белых жмутся часовые, робко проскальзывают в кухню, к теплой печке, курят махорку, поглядывают в расписанные узором окна: торчи не торчи на ветру — все равно ничего не видно, ни земли, ни неба.

В соседней комнате командир белогвардейского Степного полка полковник Киселев разговаривает по телефону. Слышимость плохая, приходится громко кричать в телефонную трубку. Часовым в кухне все слышно..

— Что? Акулов? Нет его перед нами. Наступать нельзя — метель… Да, да. Невозможно… Не слышу! — поджарый, стянутый ремнями полковник нервно дергает тонкими губами.

В трубке снова что-то зашипело, и Киселев поспешно закричал:

— Да, да, это я! Что?! Никакого поручика и отряда я не посылал… Обозы? Угнал? Как угнал? Не задавать глупых вопросов? Слушаю!.. Есть выступить!

Гудит в трубе ветер, свистит в голых ветвях тополя, гремит оторванной от ставня доской и несется прочь вдоль деревни на простор поскотины.

Солдаты 2-го батальона нехотя выползали из теплых домов, подымали воротники и, пряча от ветра лицо, строились. Суетились офицеры. Хриплые от надсадного крика голоса ветер нес вдоль улицы. Внезапно из снежного вихря, как призраки, выскочили один за другим всадники и врезались в строившиеся колонны солдат.

— Бузу-у-уй!

Все смешалось в один буйный вихрь — крик, выстрелы, вопли, стоны, свист ветра, ругань, взрывы гранат.

Белые бросали оружие, поднимали руки, с ужасом глядя на бешено крутившихся всадников.

Пленных сбивали в кучу и гнали за село…

Услышав вопли и выстрелы на улице, полковник Киселев выскочил во двор, рванул калитку и, попятившись, поспешно захлопнул ее.

К штабу скакала группа всадников.

«Свои или красные?» — пытался определить Киселев, выглядывая в щель калитки. У некоторых болтались на ветру плохо пришитые погоны, у остальных не было никаких погон. У одних зеленые ветки на шапках — отличительный знак белых, у других — звездочки.

— Что за черт! — недоумевал полковник.

Впереди, верхом на вороном коне, пригнувшись, скакал офицер в зеленой бекеше с погонами поручика. Чуть позади — стройный всадник с большой красной звездой на белой папахе.