Крестики-нолики - страница 22

Я пыхтела в проклятом сортире не меньше часа. Скорее всего, больше. Половина роты, как я и думала, уже знала, чем мы с Олдер занимались сегодня добрую четверть дня. Ручку и листок можно было бы даже не прятать — по любому куча народу теперь считала, что моя крыша приготовилась слегка съехать набекрень.

Самый отстой был в том, что я так и не написала ни строчки.

Вскоре наступила ночь — и это была первая ночь в этой моей жизни, когда я не могла заснуть. Обычно это происходило через пять минут после того, как я касалась щекой подушки. Пять минут я ещё немного медитировала в компании полос света на потолке, а потом проваливалась в слепой сон без сновидений, словно меня мгновенно гасили, как лампочку. Сейчас же начался кошмар. Я переслушала все молитвы, сосчитала эти долбаные полосы — сначала слева направо, потом справа налево, — потом стала вертеться с боку на бок и только что не встала на койке кверху ногами, может, хоть тогда мозги шлёпнулись бы на место. Джонсон рядом вдруг начала ворочаться с такой силой, что, казалось, ещё чуть-чуть — и её койка крякнет и развалится на части.

— Слышь?! Прекращай скрипеть, а?! — шёпотом рявкнула я — насколько это было вообще возможно, рявкнуть шёпотом. — Отбой для кого был?

— А? — спросила она сквозь сон.

— Блох выведи… мать твою! — будет странно, если завтра я не охрипну.

Джонсон села на кровати, как зомби, и, зевая, стала чесать пятернёй макушку. Мне захотелось вскочить и пинками вытолкать её в коридор.

— Чего? Подъём? — спросила она.

— Какой ещё подъём? — сквозь зубы прошипела я.

Она пару минут в отупении посидела на койке, слегка качаясь, а потом поинтересовалась:

— А чего ты тогда… это самое?

— Что — это самое? — сипло сказала я.

— Шумишь чего? — наконец, спросила она, и с завыванием зевнула.

Я демонстративно перевернулась на другой бок и сделала вид, что сплю. Хотя больше всего мне хотелось дать кому-нибудь по тыкве — может быть, хотя бы тогда полегчало бы.

Всё было бесполезно. Сон не шёл. Зато лезли мысли про то, как докторша пойдёт завтра к дырке в стене и станет шарить там пальцами, а потом, наверное, заглянет всё-таки за край — на всякий случай, вдруг письмо куда-то завалилось… Чёрт подери, мне стало реально плохо, словно меня начали выворачивать кишками наружу. Словно я была на задании и по какой-то не зависящей от меня причине не могла выполнить приказа, и мне предстояло возвращаться с этим грузом, страшным, непосильным, и идти под трибунал, или лучше просить Берц пристрелить меня сразу, без всей этой волокиты… Я никому не давала никакого проклятого слова, но для меня всё было так, словно я дала его ей, докторше, и потому обязана положить письмо в дырку не позже, чем сегодня ночью, иначе мои вывихнутые понятия сведут меня с ума.

Я встала и побрела посидеть на унитазе и ещё повздыхать над листком. О, нет, причина — хотя бы на этот раз, — зависела от меня, и мне надо было треснуть, но сделать то, что я обещала.

Дневальный нагло плющил харю на посту, уронив башку на руки и похрапывая, словно младенец. Подушкой служил другой наш общественный детектив, страницы под щекой смялись, как гармошка. Небывалое дело: обе книжки были на виду, обычно хотя бы одну из них приходилось искать, и она обнаруживалась в месте, пригодном для чего угодно, только не для книжки. Лампа на тумбочке дневального была прикрыта цветастым платком, и по стенам рассыпались бесформенные пятна.

Не знаю, про что было интересно узнать докторше — может, про что-нибудь мега-позитивное, вроде браслета, может, про то, как я вообще сюда попала… А, может, ни про что — просто она хотела отвлечься и не думать, чем ей самой грозило будущее.

Я снова уселась на толчок и принялась писать. Конечно, я не писала: "Доктор, когда-то у меня тоже были родители. А потом осталась бабушка, правда, ненадолго. И у неё тоже был альбом с застёжкой и столовое серебро", — это было бы дебилизмом. Кроме того, тогда надо было бы и продолжить, что серебро я живо загнала знакомому барыге, когда осталась одна, а потом переехала в район трущоб, где было дёшево и погано, и стала сдавать свою хату за несколько монет в час — тем, кому требовалось перепихнуться или сварить на моей плите какую-нибудь дрянь.