Крик сквозь стекло - страница 50

Бред? А тот, в каюте?

Старшина передернул плечами в ознобе.

Но ведь кто-то же — не что-то, а кто-то! — за всем этим стоит?! Да чего там за всем — одного покойничка хватит!

— Старшина? — капитан приподнялся на локтях.

— Здесь я, — Попов присел рядом с капитаном на корточки.

— Сними тряпку.

— Ты чего, Сань? — тихо сказал Попов. — Ты ж знаешь, бинт не завязан.

— Боюсь, — почти прошептал капитан. — Если глаза пропали — все. Всем вам хана. Тут и подохнете.

— Ты что, Саня? Сашка, друг…

— Ладно. Сам. Снимай.

Попов осторожно сжал ладонью плечо капитана и услышал даже сквозь толстую мягкую «канадку» и летный свитер, как трясет парня озноб. Да ведь он же действительно совсем молодой парень, ведь этому «старику», вдребезги седому, еще жить и жить!

— Да не тяни, т-твою в… Ну?!

Старшина нащупал свободный конец бинта, собрался с духом, хотел было удивиться тому, как дрожат пальцы, и рванул бинт с головы капитана, едва не ободрав тому ухо, — и его окатило горячей радостью: на него в упор из-под воспаленных, без ресниц век, круглыми, как у ошалелого кота, глазами глянул бешеными зрачками капитан; Кузьменко, будто приходя в себя, судорожно замигал на костер, кривясь то ли от боли, то ли от счастья, — и вдруг, повалившись на спину, хрипло захохотал. Лицо его было страшно; черные слезы прыгали по прыгающим щетинистым щекам, жуткие шрамы дергались и ломались на измятом горле. Господи, воля твоя, ужаснулся старшина, да за что ж Ты так караешь? А капитан враз оборвал жуткий смех, рывком, как подброшенный, уселся и, быстро оглядевшись, сипло всхрипывая, спросил:

— А почему мы сели с ходу и точно, знаешь, академик? Почему она нас пустила? Ведь гробовая была посадочка-то, а?

— Она? — автоматически откликнулся старшина.

— Потому что я ей обрадовался.

— Ей?

— Ага. Молился на нее. Сразу поверил, что она — наша.

— Она? Саша, ты…

— А ты не понял сразу, вернее, до сих пор? А я вот понял. Он мне все рассказал.

— Кто?

— Старик мой, я ж говорил. А ты что ж?.. — капитан насторожился. — Так ты здесь совсем один?

Он странно — жалостливо! — уставился воспаленными глазами на старшину. Тот молчал, застыв.

— A-а, вон оно что… Ясно. Но эт ничего. Не печалься, старшина. Все твое при тебе. Никуда от тебя не денется, не надейся. Сам захочешь — не уйдешь. И все узнаешь. Такое кино тебе покажут… Ох-хо-хо, но погано, погано-то мне как! Башка как не луснет… Про очи и не говорю…

— Так кто о чем, командир? — почти шепотом осторожно спросил Попов.

— Старик-то? В том-то и момент, что мой. Да. И ничего! Да уж… Ладно. Не торопи любовь. Сейчас главное… Слушай, вода есть? Внутри пожар… Спасибо. Так вот, главное. Завтра по утряночке переселяемся на корабль. Хватит, нечего тут «очком» играть. Наигрались. Потешили ребятишек — теперь играем по нашим правилам. Все перетащим помаленьку и…

— Погоди, Саша. Кто — «он»? Какой старик? И какие…

— Да не шалей, не рехнулся я, — Кузьменко зашарил по карманам куртки. — А может, он и не старик. Может, он — то я сам. Во дуплет, а? Да где ж они, пропади все пропадом…

— Так ты потому запсиховал, что видел, то есть, прости, тебе показалось, что видел… Ну, в общем…

— Ага, показалось, — ухмыльнулся черным ртом капитан, отыскав, наконец, курево. — Тебе вот покажется — ты не так запсихуешь… Ну да оно все на пользу. Главное — вовремя себя узнать. Не обознаться. Чтоб хотя бы не обделаться.

И вдруг старшину как током ударило! Он вновь увидел тот миг под разбитым истребителем: он здесь — он там, глаза — в глаза, я вижу себя — он видит меня; и главное: едва тот, под самолетом — то есть я сам — ужаснулся, он — то есть я — вмиг откликнулся, вмиг понял, успокоил, потому что он же и был я… Постой, постой!

— А знаешь, где тот фриц? — задумчиво сказал капитан, разглядывая огонек папиросы. — На том свете.

— Где ж еще… — думая о своем, машинально пробормотал Попов.

— Не-ет, не знаешь, значит. Еще раз повторяю: на том свете. Не нашем, понял?

Старшина тупо смотрел перед собой, морща лоб:

— Так, выходит, тогда я…

— A-а, тихоня! Так я и знал! — помотал грязным пальцем перед его носом капитан. — Только, выходит, ты еще ни хрена про него не знаешь, раз боишься.