Крик сквозь стекло - страница 49

Старшина вздохнул:

— Да уж… Насчет выпить — тут мы всегда мастаки, — он задрал голову. Черное небо недвижно свисало из черно-серой темноты мокро-вялыми гнусными пузырями какой-то странной, тягучей, что-ли, облачности. — А ведь такую штуку я уже видел…

— Что? — сипло спросил капитан. — Чего ты там бухтишь? Громкость, старшина!

— Я это уже видел, командир, — раздумчиво повторил Попов. — На Памире. Энергетика, скорее всего. Прием-передача. Знать бы, кому. И как. И…

— Во-во, — подтвердил капитан. — Умница. Всего только прием-передача. Привет к праздничку. Сэнди, ты где тут? Держи. Взял? Спасибо, малыш. Выручил маленько.

— А ведь меня предупреждали, что у русских весело… — нервно пробормотал тот и присосался к горлышку.

— В общем, так, — серьезно сказал капитан, откидывая обмотанную бинтами слепую голову назад. — Слушать приказ. Если к утру не откину копыта, если глаза целы — все силы на полосу. Заканчиваем и затем ищем топливо. Если найдем — а найдем, найдем! — я довожу двигун и поднимаю машину. Летим все вместе. Если же… — он закашлялся. Старшина и Сэнди недвижно ждали. — Так вот, если что — сами кончаете работу, заправляетесь и, буду жив, втаскиваете меня в кабину, чтоб…

— Саня!

— Заткнись! Втаскиваете — и ты, старшина, взлетаешь по моим командам. Вопросы?

— Командир, но ведь я обучен лишь минимуму. А Сэнди настоящий пилот и…

— Приказы не обсуждаются. Они исполняются. А я сказал — вопросы. Есть вопросы?

Сэнди пару раз ошалело мигнул. Старшина молчал.

Через полчаса американец был уже крепко поддатый. Прикончив на пару с капитаном, не встающим с камней, «мировую», он в потемках, спотыкаясь и путаясь в собственных ногах, добрался до того места, где то ли погибла, то ли пропала «Дорнье-24», минут десять возился, отколупывая то пальцем, то камнем кусок «стекла», сердито ворча и время от времени горестно икая. Когда ему это не удалось, он, окончательно рассердившись, шумно и демонстративно пописал на «стекло» и, вернувшись к костру, заявил, что в гробу видел все и всяческие происки всех и всяческих врагов — как на том, так и на этом свете, что «Stars and Stripes»[82] будет победно реять над Токио, а он, Сэнди Мак-Аллен, Маскоги, Оклахома, гордо и презрительно «пожурчит», как «пожурчал» сейчас, в том самом отхожем месте, куда ходит распроклятый засранец Тодзио, а настоящий американский виски — это американский виски, а водку закусывать надо.

Старшина отобрал у него почти пустую бутылку, пинками загнал ее в хижину, уселся к уже угасающему костру, подкинул дровишек и, поглядывая на недвижно лежащего навзничь капитана, мучительно пытался понять, почему так обожгло тому глаза? Не самому старшине, не мальчишке — но именно капитану. Что-то тут не сходилось. Объяснения вроде «знамений» и «предупреждений» были на трамвайном уровне. Сбивала с панталыку дневная стрельба с немецкой «лодки» — ведь его-то пулемет напрочь отказал, и вообще оружие тут явно того… Да нет, не то! Не может же механизм сам себя «вести», он же железо, утиль! Да уж… А про взрыв — или что оно там было — самолета лучше сейчас вообще не думать. Хотя, возможно, с глазами как раз все просто. Объяснение может быть совершенно тривиальным. Ну, например, как обыкновенное нарушение техники, скажем, безопасности. Бедолага капитан получил такой ожог лишь потому, что по нему сначала в упор ударила вспышка гидросамолета, а теперь он с начала и до конца пронаблюдал ночное свечение. Подходит? Вполне. Сюда же, в такую схему, отлично укладывается и Сэнди: ему сейчас значительно легче, поскольку он вдвое меньше капитана все видел. А сам он, Попов — так он вообще взрыва самолета и не видал, нырнув тогда со страху под «ил».

Но оружие, оружие! И не только оно… Эти неожиданные и всегда удачные находки именно в тот момент, когда они нужны; странное поведение приборов и механизмов, да вот того же мотора: капитан клянется, что нужная гайка отвинчивается не просто легко — она, змея, сама будто под пальцами вертится! Мотор под руками будто другой становится — он словно ждет команды человека, он превращается под его рукой в послушное домашнее живот… Стоп! Опомнись, старшина, — это же бред! Жуткий бред.