Крики в ночи - страница 55

— Нужно вернуться назад к войне, — сказал Люка, почесывая переносицу. Он вспомнил, что старик Сульт, пионер авиации, передал фирму сыну, который наживался на военных заказах, сначала сотрудничая с одной стороной, а затем — с другой. Завод в Тулузе начал производство корпусов и боеголовок для самолетов-снарядов, ходили слухи, что старик одобрял это. Были акты саботажа и суровые репрессии. Однажды произошли выступления среди рабочих, для подавления которых немцам потребовались целые сутки. После этого Сульт стал еще более активно сотрудничать с оккупантами, чтобы спасти завод.

— Где я могу найти материалы об этом?

Люка кисло улыбнулся:

— Их не найти. Во Франции, по крайней мере. На них нет рынка, к тому же слишком много влиятельных людей заинтересовано в том, чтобы они не появлялись на свет Божий.

— Так что же там произошло?

Мы сидели с бокалами вина, в мой последний вечер в этом проклятом доме. Я уже упаковал вещи и забронировал номер в гостинице в Сен-Максиме.

— Они увезли Сульта на некоторое время. Говорят, что в Берлин, но ему удалось вернуться, где-то за год до окончания войны. Как раз вовремя, чтобы защитить завод, обосновывая это тем, что он был рентабельным предприятием.

— А я-то думал, что немцы, отступая на север, все взорвали?

Люка разъяснил с усмешкой:

— Правильно. Нередко взрывали мосты и заводы. Только церкви не трогали и мелкие фабричонки.

— Тогда почему же заводы Сульта уцелели?

Люка, казалось, колебался, оглядываясь в нерешительности, чтобы убедиться, что нас никто не подслушивает.

— Не стоило вам спрашивать об этом. Но раз уж спросили… — Он говорил шепотом. — Ходили слухи, что немцы ценили его как партнера, который был верен им до самого конца.

Я помню, что вскочил на ноги и уставился из окна на те чертовы деревья.

— Но… если они… ценили его, то как насчет… реакции французских властей? Возмездия? Цены, заплаченной за предательство?

Люка наморщил лоб.

— Сульт был могущественным человеком. Говорили, что он пытался купить себе прощение. Но… — он остановился.

Помню, что я налил еще вина и стал давить на него:

— Ну? И что дальше?

— Там случилась какая-то история, что-то стряслось, но это было так давно. Что-то об изнасиловании кого-то из его семьи.

— Изнасиловании?

Но он не стал распространяться на эту тему. Ему не хотелось копаться в прошлом. Он, как и многие пожилые французы, предпочел бы забыть о том, что в годы войны среди его соотечественников были коллаборационисты. Сомнения охватили Люка. Он опустил голову, потом повернулся ко мне:

— Послушайте, не стоит ворошить дела минувших дней. Мы здесь не привыкли рыться в памяти. Если вам не нужно осветить это в прессе, конечно.

— Что-то странное происходит здесь, — произнес я.

— Месье, мне, так же как и вам, нужно зарабатывать на жизнь. Совершено… так сказать… преступление. Исчезли двое детей, английских детей, которые приехали на отдых. Это волнует людей, — он обвел рукой комнату, словно Огюстина представляла всех его друзей-репортеров. — Но когда вы начинаете спрашивать о том, что случилось более сорока лет назад, о том, что произошло здесь в тысяча девятьсот сорок четвертом, мало найдется людей, которые захотят поговорить с вами на эту тему.

— Что это означает? — поинтересовался я.

Он пожал плечами и прижал палец к губам.

Я переехал в дешевую гостиницу, скорее даже пансион, «Левант» в Сен-Максиме. Я позвонил Эмме, но не застал ее и занялся поисками старшего инспектора.

Он казался неуловимым. В местной жандармерии, которую сделали штабом по расследованию, даже инспектор Клеррар признался, что не знает, где Ле Брев. Не знали и в комиссариате в Понтобане. Нет, он не в отпуске, нет, не занимается другим заданием. А зачем нужен Ле Брев: у меня что, какие-то новые факты? А если нет, то не лучше ли мне будет вернуться в Англию, как это сделала моя жена, и подождать там результатов дальнейшего расследования. Конечно же, мне нужно быть рядом с Эммой.

— Нет, сэр, — ответил я. — Я буду цепляться из последних сил, пока дело не сдвинется с мертвой точки.

Я требовал Ле Брева, но казалось, что он чуть ли не прячется.