Крим-брюле, или Веревочная книга (Libro de cuerda) - страница 9

стр.

[24]. Но путь зерна никогда не бывает историческим путем народа, а лишь той или иной личности. Путь народа — отступление, падение. Еще в большей степени, чем личность, народ соблазняется. В притче о сеятеле сказано: «...и когда сеял, случилось, что иное упало при дороге, и налетели птицы и поклевали то. Иное упало на каменистое место, где немного было земли, и скоро взошло, потому что земля была неглубока; когда же взошло солнце, увяло и, как не имело корня, засохло. Иное упало в терние, и терние выросло, и заглушило семя, и оно не дало плода. Кто имеет уши слышать, да слышит!»

Так говорит Христос. А я говорю вам: кто знает историю народов, а особо историю российского народа, тот поймет, о чем Христова притча.

9

Название романа, признаюсь, мной заимствовано. Титул иной раз бывает не менее важен, чем сюжет, проясняя и уточняя идеи. Гоголь писал критику-приятелю о «Мертвых душах»: «Никому не сказывай, в чем сюжет»[25]. Но сюжет — это событие или цепочка событий, в которых раскрывается характер персон, а титул — это девиз, краткое изречение, выражающее руководящую идею. Понятия «мертвые души» в русском языке до Гоголя не существовало: были ревизские души.

Гоголь титул выдумал, а Лев Толстой заимствовал у Прудона. Первоначально название романа «Война и мир», две части которого были напечатаны в журнале «Русский вестник» за 1865—1866 год, — «Tысяча восемьсот пятый год». Затем появилось совсем нелепое заглавие «Все хорошо, что хорошо кончается». Всемирно известное «Война и мир» заимствовано у Прудона, который издал книгу под таким названием в 1861 году. В русском переводе она появилась в 1868 году, но Толстой, безусловно, был знаком с подлинником и решился на заимствование после безуспешных поисков своего[26].

Кто такой Прудон, известно по крайней мере «проницательным», «прозорливым» читателям, а особо же магистрам и докторам от философии и прочей подобной публике. Это тот самый Прудон, написавший «Философию нищеты», с которым полемизировал сам Карл Маркс, переиначивший прудоновский заголовок в «Нищету философии». «Карл Маркс выступил с резкой критикой учения Прудона, разоблачив его мелкобуржуазную сущность и враждебность пролетарскому социализму»[27]. Этот тот самый Пьер-Жозеф Прудон, в газете которого La Voix du Peuple Герцен печатал свои статьи «О развитии революционных идей в России», «Письма из Франции и Италии» и прочие. Это тот самый Прудон, бельгийский философ-экстремист, который даже сидя в тюрьме, продолжал оттуда распространять свои опасные идеи социального мятежа.

Толстой заимствовал не только название романа «Война и мир», но и руководящую идею. Идея эта — прославление войны, делающей человека мужественным, возвышающей душу. Если бы войны не было, то ее выдумали бы поэты, — такова квинтэссенция Прудоновой идеи. Эта идеализация ужасного, трудно понимаемая и принимаемая человеком двадцатого века, вполне естественна не только для созерцательного экстаза таких мыслителей, как Ницше или Шопенгауэр, но и для выдумывающих поэтов с их эротическими грезами, романтизирующих войны, преступления и стихии.

Блоковский рыцарь грядущего, носитель того грозного христианства, которое не идет в мир через людские дела и руки, но проливается как стихия; Скрябин, сравнивающий Прометея с Люцифером-сатаной, — все это символы творящего начала. «Грех, моральное преступление теперь — убивать человека, — писал Скрябин, — а ведь были эпохи, в предшествуюших расах, когда убивать, напротив, было моральной добродетелью», — и далее: «Бывали периоды в жизни человечества, когда убийство есть именно добродетель и убиваемый испытывает при этом величайшее наслаждение»[28]. Та же идея в «Пляске смерти» Листа[29] — memento mori, помни о смерти. И оккультизм Блаватской призывал убивать в себе желания «вакхические». Пиршество смерти, слияние Вакха и Христа, эллинизма и христианства должно было стать идеей, не осуществленной в Десятой симфонии Бетховена[30]. И плотский экстаз смерти карлика Вагнера[31], возвышающий и дающий идеал истеричным женщинам и волю слабым безвольным мужчинам, таким как Вагнер.