Крим-брюле, или Веревочная книга (Libro de cuerda) - страница 10

. И плотский экстаз смерти карлика Вагнера[31], возвышающий и дающий идеал истеричным женщинам и волю слабым безвольным мужчинам, таким как Вагнер.

Могли ли великие романы русской прозы, такие как «Преступление и наказание» Достоевского и «Война и мир» Толстого, миновать все эти чувства и идеи: ужас войны и ее романтизация у Толстого, ужас преступления и его сладость у Достоевского? При сошествии Святого Духа на апостолов они впали в веселье духа и стали говорить на языках непонятных. Мистики называли это «ангелоглаголание», язык ангелов, а слышавшие говорили: «Они напились сладкого вина»[32]. Но не то же ли есть сошествие духов тьмы, особенно на чистые юношеские души?

Вот о войне говорит Скрябин: «Война должна ведь давать совершенно необыкновенные по силе и яркости ощущения. Уже одно это освобождение от обычных, привычных основ общественности, от будней житейских... А затем — эта возможность убивать людей — это ведь совершенно особое и чрезвычайно яркое ощущение! Вообще очень полезно иногда стряхнуть с себя некоторые путы, которые налагаются моралью. Мораль — гораздо шире своего обычного содержания, вернее, ее вовсе нет. То, что есть грех в одном состоянии сознания или бытия, то может стать высшим моральным поступком в другом. Есть состояния, когда убивать очень нравственно, и быть убитым не так плохо...»

Так, чисто по-детски, выбалтывают тайны взрослых мальчики Достоевского. Но есть времена, когда подобная болтовня особенно модна и привлекательна: времена разночинные, времена до смешного революционные, времена, когда историк, философ, поэт Владимир Соловьев, друг Достоевского, с которого Федор Михайлович писал братьев Карамазовых, Алешу и Ивана, явился к своему приятелю Пантелееву и так запросто, за чаем, сообщил ему, что он совместно с Иоанном Кронштадским и генералом Драгомировым намерен устроить в России революцию[33]. Чего же ждать от братьев Ульяновых, Саши и Володи, перепаханных Чернышевским?

Все это историческое развитие, вплоть до наших дней, требует широкого анализа. Но анализ невозможен без синтеза, без собирания расчлененного, без идеи, без девиза-титула. Так и я, в подражание великим, перебрав множество заголовков-девизов для этого романа, решил заимствовать.

Титул романа должен быть сходен с притчей. Для того, чтобы продемонстрировать наглядно, что такое титул и как важен титул, скажу, что заимствование Достоевским для своего романа у итальянского криминалиста Чезаре Беккариа титула «Преступление и наказание», по сути, изменило замысел романа[34]. Первоначально, как известно, роман должен был называться «Пьяненькие»[35], о падшем чиновнике Мармеладове, а не об убийце-террористе Раскольникове.

А теперь о титуле этой моей книги. Собственно, первоначально я писал одну книгу, написал довольно много уже страниц, а от нее вдруг отделилась другая книга, похожая на первоначальную, как яркая бабочка на отвратительного червя, которого и раздавить-то противно. А меж тем бабочка, как известно, привлекает своей лиричностью поэтов самой высокой золотой пробы и даже литературных снобов, способных над всем насмехаться[36].

Бабочка (Lepidoptera[37]), как известно, развивается с полным превращением. Из яйца выходит личинка с червеобразным телом. Прожорливые гусеницы, которые подобно паразитам размножаются в большом количестве и являются врагом сельского и домашнего хозяйства, превращаются в порхающие краски — в белянок, в перламутровок, в павлиний глаз или в отливающих роскошными голубыми тонами южноамериканских Morpho[38]. Есть бабочки небольшой величины и неяркой окраски, но очень нежные, почти как снежинки. С другой стороны, роскошна окраска бабочек, живущих в Южной Америке или на Мадагаскаре, да и вообще яркоокрашенных по форме, взрастающих в теплом климате... Субтропическая южноамериканская фауна, индийская, австралийская, тропическая африканская...

Однако не хочу и не могу присваивать себе чужие увлечения, тем более что коллекционирование бабочек, собирание их требует известной ловкости и искусства, коими я не обладаю и в своей литературной профессии, но которыми не случайно обладает упомянутый эстетствующий литературный коллекционер. Я вообще не любитель заимствовать чужие увлечения, но чужой титул я, в конце концов, решил позаимствовать, не сумев выдумать своего.