Кристалл - страница 2
Жаль, герои-ветераны с нами
Уж не все за праздничным столом.
Но стоит он, город-сад на Каме.
И никто забыт не будет в нем!
* * *
Как жили женщины в бараке
У нас в поселке горняков,
Как смело вмешивались в драки
Парней и взрослых мужиков,
Как тонко чистили картофель,
С трудом добыв у куркулей,
Как ворожили на крестовых
И на червовых королей,
Как грудь над люлькой обнажали
И тихо пели: ай-дуду…
Как утром шпильки ртом держали —
Все это было на виду.
Да и фанера переборок,
И коврик с парой лебедей
От их ночных скороговорок
Не обособили людей.
И нас, мальчишек, волны грусти
Необъяснимой брали в плен.
И свет таинственных предчувствий
Все шел и шел от смежных стен.
Мы убегали под березы.
Живой и мертвою водой
Нам представлялись их угрозы,
Их женский шепот молодой…
ИЗБУШКА НА СТАРОМ ЧУРТАНЕ
Избушка на Старом Чуртане —
Давно ее в городе нет,
Но свет ее алой герани
Струится, не ведая лет.
Избушка на Старом Чуртане:
Я помню, хоть был еще мал, —
Ах, как хорошо на баяне
Хозяин избушки играл.
Ах, как хорошо на баяне
Хозяин избушки играл.
Народ собирался заране —
Получше места выбирал.
Задаром, не ради наживы,
Играл он с утра до темна.
А ну-ка «Землянку», служивый,
Давай-ка про реки вина!
Устроится он у порога,
Отложит свои костыли:
«Раскинулось море широко,
И волны бушуют вдали»…
ДУМА О ЕРМАКЕ
Кама-Камушка, раздольная река,
Не тебе ли снятся струги Ермака?
Не твою ли сладку воду под Орлом
Набирал он в златокованный шелом?
Эх, Орел, Орел, уральский городок,
Придержал бы атамана, поберег:
Напоит его из смертного ковша
Беспощадная пучина Иртыша.
Да нестаточное дело, чтоб Ермак
Меч свой выронил булатный и размяк,
Чтоб ржавел его прославленный топор,
Чтоб не рвалось его сердце на простор.
Он проводит пятерней по бороде,
Он не даст гулять Кучумовой орде,
Старикам седые головы сымать,
Красных девушек, как веточки, ломать…
И плывут, плывут над Камой облака,
Будто души, пережившие века,
Будто воины, погибшие в бою,
Посылают их на родину свою,
И сияет в поднебесье над Орлом
Солнце, словно златокованный шелом.
РЯБИНОВЫЙ САД
Лежу на больничной постели,
Мне снится рябиновый сад.
Листочки уже облетели,
А красные гроздья — висят.
И мать говорит мне:
«Мой мальчик,
Запомни, когда я уйду,
Что жизнь наша горче и ярче,
Чем ягоды в этом саду».
БАЛЛАДА О ВОЛШЕБНОМ СЛОВЕ
Когда мы всеобщей, победой горды,
Я вижу суровых шахтеров ряды.
Электролампадки на касках зажглись,
И гулкая клеть устремляется вниз.
— Счастливо, бурильщик!
Счастливо, взрывник!
Я знаю, насколько опасен рудник,
Когда разъяренная сила, как вепрь,
Крушит и ломает сосновую крепь…
Но кто говорит, что другие труды
Не могут сравниться с добычей руды?
— Счастливо, геолог!
Счастливо, солдат!
Счастливых и вам возвращений назад.
Моя дорогая, как только за мной
Примчится
встревоженный ветер ночной,
Ты руки на плечи мои положи
И тихо: — Счастливо, Алеша! — скажи.
Как много на свете
беспечных планет,
А нашей — и часу спокойного нет,
От вечной заботы, от вечной тоски
Ее полюса —
как седые виски.
ЗАПОВЕДЬ
Паша, Юра, Костя, Вова,
Надя, Ира, все друзья,
Это письменное слово —
Воля, заповедь моя.
Вот что сделать будет надо.
Надо мой смиренный прах
Возле матушки и брата
Схоронить в Березниках.
Это хлопотно, конечно,
Но ведь там мой край родной.
Там простой, восьмиконечный
Крест поставьте предо мной.
И сидите, поминайте
Друга милого вином.
И стихи свои читайте,
Как читали их при нем.
Тот, кто вечно славы ищет,
Возомнив, что он пророк,
Не посмеет, не освищет
Наших выстраданных строк.
Виктор Болотов
1941–1994
Родился в Казахстане. В 60-х г. жил в Березниках, работал в многотиражке «Металлург» (БТМК). Член Союза писателей, автор нескольких поэтических книг.
* * *
Суета вокзального мира.
Я люблю тебя, суета.
Скольку миру, ой, сколько миру!
Прихожу как домой сюда.
О, великое чувство общности!
Я до капли в нем растворен.
Я — единый, без имени-отчества.
Я пришел с четырех сторон…
Словно вырвался я на волю,
А меня тут давненько ждут.
Погружаюсь в людские волны,
И круги от меня идут.
ПРИШЛИ ИНЫЕ ВРЕМЕНА
Пришли иные времена,
как старые друзья приходят,
как солнечная тишина
во всей подсолнечной природе.
Они присутствовали в нас
самих —
как доброе начало.
Их голосу глухому вняв,