Критическая температура - страница 32
– Открой, Мила.
Она прошла к выходу.
Вряд ли Стаська ожидал увидеть ее здесь. Однако внешне совсем не отреагировал на это. Какие-то неуловимые доли секунды помедлили оба, разглядывая друг друга. Милка подумала, что ей, наверное, следует уйти. Но шагнула от двери в Олину комнату и остановилась у входа, так, что из-за портьеры ей виден был весь коридор и библиотека Анатолия Степановича. Директор опять стоял у окна, спиной к ним.
Стаська щелкнул дверным замком, два или три раза шаркнул подошвами о коврик у входа и, не взглянув на Милку, прошел мимо нее по коридору. В дверях кабинета остановился. Но не поздоровался, ничего не сказал.
Повернулся к нему от окна и поздоровался Анатолий Степанович:
– Здравствуй, Станислав.
– Здравствуйте, – коротко ответил Стаська. Он был весь напряжен, как перед дракой.
Анатолий Степанович как-то неуверенно, исподволь взглянул на Стаську и, заложив руки за спину, опять повернулся к окну.
– Видишь, какое дело, Стася… Пусть это тебя, конечно, не обидит… Я не хочу сказать… Но если что-то от тебя зависит…
– Вы думаете, я замешан в том, что случилось?.. – перебил Стаська чужим, металлическим голосом.
Анатолий Степанович замер и будто съежился при этом.
– Я не потому тебе… – глухо, в сторону окна проговорил он. – Но пока еще хоть что-то можно исправить… Пока совсем не поздно…
– ОНА тоже думает, как вы?! – опять несдержанно перебил Стаська все тем же металлическим голосом. И, не видя его лица, Милка знала, как побелел он.
Анатолий Степанович резко обернулся на этот внезапный, даже странный вопрос, и – нет, не испуг, но удивление застыло в его глазах, когда он пристально уставился на Стаську. Повел головой из стороны в сторону.
– Нет… Она так не думает… – И снова отрицательно качнул головой. Но Стаська уже пошел в драку, уже не мог остановиться, и голос его сквозь стиснутые зубы дрожал, когда он высказал в лицо директору:
– Тогда она лучше вас, Анатолий Степанович!
Сделав два быстрых шага навстречу Стаське, Анатолий Степанович сдавил его плечи и слегка даже посторонился, чтобы свет из окна падал прямо в лицо Стаське. Внимательно и строго разглядывая его, кивнул – глаза в глаза:
– Лучше!.. – И повторил еще раз: – Лучше… Прости меня, Стасик. Прости, пожалуйста… – Потом, сразу опустив голову, он возвратился к окну и, усталый, потерянный, замер на фоне ярких солнечных стекол.
И Стаська повернулся одновременно с ним. Бледный, прошел мимо Олиной комнаты на выход. Щелкнул замком.
«Вот и все»… – равнодушно подумала Милка. Словно бы она присутствовала при всем этом в качестве совершенно безучастного наблюдателя.
Ни раскаянья, ни угрызений совести она не испытывала. Все происшедшее оправдывала какая-то странная ожесточенность, что давно уже появилась и час от часу нарастала в ней по отношению к Стаське. Теперь Милка не сомневалась, что с самого утра была уверена в его непричастности к вчерашним событиям. Но Стаська должен был доказать это. Обязан был! И она своего добилась…
Теперь, бесшумно выходя за дверь и стараясь как можно тише щелкнуть замком, она уже ничего не чувствовала ни по отношению к Стаське, ни по отношению к кому-нибудь другому… Даже подумала с тоской, что хорошо бы Юрка почему-нибудь не вырвался из дома вечером.
Домой, чтобы не появляться во дворе, прошла через улицу Капранова.
Сбросила туфли, расстегнула пуговицы на воротничке, чтобы снять платье. Но упала на диван лицом в подушку и сначала, закрыв глаза, долго лежала, неудобно подвернув под себя руки. Потом, когда они затекли, одним трудным усилием повернулась на спину. И, безвольная, ослабевшая, стала глядеть в потолок.
Милка не думала и старалась не думать. Но каким-то бодрствующим, беспокойным уголком сознания понимала, что все происходящее с ней и теперь, и немногим раньше, и весь день с утра не укладывается в пределы нормального. Что-то очень важное продолжало совершаться в ней и совершилось почти независимо от Милки.
Приход матери на время вывел ее из оцепенения. У матери был свой ключ, но она, как правило, всегда звонила, потому что бегала во время обеденного перерыва на базар, а после работы заходила в магазины, и ключ оказывался где-то на дне сумки, под газетными свертками, пакетами, банками. Хорошо, что добропорядочная Милка к ее приходу почти всегда оказывалась дома.