Критическая температура - страница 40
Клавдия Васильевна остановилась вдруг, точно споткнулась на формуле. И какие-то доли секунды оставалась у доски с занесенным в руке мелом. Догадывалась она или знала, что творится за ее спиной?
Десятиклассники опять замерли в ожидании.
Медленно опустив руку, медленно положив мел, тряпку, Клавдия Васильевна повернулась лицом к классу и, неимоверно усталая, крохотными шажками прошла к столу. Впервые в невыразительных ее глазах появилось что-то сокровенное, невысказанное, что заставило Милку напрячься.
Химичка смотрела как бы одновременно в глава каждому, и она обязательно сказала бы, что хотела сказать, но в поле ее зрения попала сунутая под классный журнал записка. Милка не заметила, кто и когда подложил ее.
Шевельнув уголками губ, Клавдия Васильевна взяла и развернула бумажку. Теперь ей надо бы смолчать. А она прочитала своим всегдашним тусклым голосом:
– «Я сегодня все-все вспоминаю заново… И что бы там ни случилось… был в прошлом день, когда ты, большой и сильный… большой, усталый и мудрый…»
Мало того, что это было неумно, это было, конечно, подло…
Не дочитав до конца, Клавдия Васильевна повернулась и с бумажкой в безвольно опущенной руке побрела вон из класса.
Должен был произойти какой-то непредугаданный взрыв, и он обязательно произошел бы в классе. Но Клавдия Васильевна остановилась в дверях, поглядела на своих великовозрастных питомцев, и непонятная: растерянная, жалкая, а вместе с тем уничтожающая улыбка растянула ее блеклые губы.
– Какими жестокими бываете вы, ребята… – чуть слышно проговорила она в звенящей от напряжения тишине. Качнула головой. – Садистски жестокими…
И когда вышла, класс еще долго пребывал в оцепенении.
Для стороннего наблюдателя сцена в классе, должно быть, напомнила бы остановившийся во время действия кинокадр. И первым из неподвижного немого кадра вышел Стаська Миронов. В его характере было бы распахнуть дверь ударом плеча… Но Стаська открыл и закрыл ее за собой почти неслышно.
Униженные и подавленные, десятиклассники мало-помалу приходили в себя. Вызванное анонимными письмами нездоровое любопытство так или иначе было удовлетворено, и сразу позабылось вдруг, что недавно еще все без исключения грубо вникали в чужую тайну, – классу понадобился зачинщик.
Все только переглянулись, но общую мысль, что сопровождала это мгновенное движение, кто-то должен был высказать вслух. И сделала это Инга Сурина.
Она встала из-за парты, машинально пригладив пушистые завитки на висках, и в решимости лицо ее приобрело слегка пепельный оттенок, под цвет волос. Маленькая Инга всегда была робкой, в соответствии со своей полудетской внешностью, и необходимость высказаться от лица всего класса придала ее голосу ту внезапную требовательность, что порождает обманчивую надежду, будто в следующую секунду сразу все станет ясно.
– Говорите, кто притаскивал в класс эти письма?! – категорически потребовала Инга.
Молчание было прервано, и это оказалось единственным следствием ее категоричности.
Милка будто невзначай отодвинула свою руку от Ляльки, потому что в этой общей неразберихе ей снова стало нехорошо. Она чувствовала себя загнанной и бессильной, словно бы все, что ни происходило вокруг, имело к ней самое прямое отношение.
– Мы должны извиниться перед Клавдией Васильевной! – по-прежнему требовательно, но уже далеко не с той решимостью, как раньше, заявила Инга Сурина, чье первое выступление повисло в воздухе без ответа.
– А как извиниться? За что? – резонно уточнила Лялька. – Не можем же мы признаться, что все знаем?
Инга села, обескураженная.
– А кто подложил записку? – поддержала ее тоненькая, узкогрудая, доверчивая и хрупкая на вид Кира Рагозина, которая сидела рядом с Ингой и по причине своей картавости очень осторожно вступала в общие разговоры. Было похоже, что она подобрала фразу без единого «р», прежде чем сказать ее.
– Кто подложил – не самое главное! – опять ответила ей Лялька Безуглова. – При чем здесь записка? А вот кто принес эти письма?!
– И к Анатолию Степановичу залез! – поддержала Кира, снова благополучно избежав проклятого «р».