Кровавая одержимость - страница 21
Медленно она открыла глаза и принудила себя посмотреть на Великого.
«Великий? Откуда взялось это слово?»
Ее взгляд скользнул по его великолепному лицу к длинным распущенным волосам, — невероятно красивым и прямым, — которые доходили до пояса и вовсе не казались женоподобными. Каждая прядь будто колебалась в безмолвном движении, волосы слегка покачивались, пропитанные кинетической энергией, словно их трепал легкий невидимый ветерок. Словно они сами были живой частью ветра.
Брук откашлялась и отвела взгляд.
Так, ладно, что-то ее потянуло не в ту сторону.
Первозданные существа с нечеловеческой красотой, иногда пылающими глазами и клыками?
Он протянул руку, чтобы коснуться ее, и Брук едва не вылетела в окно, больно стукнувшись головой о стекло.
— Ой! — вскрикнула она, вытягивая шею, чтобы избежать его прикосновения. — Не трогай меня!
Мужчина наклонился к ней. Его холодный взгляд гипнотизировал ее. Сильные пальцы обхватили ее подбородок, пробежались по изгибам рта и заставили осторожно приподнять голову, сохраняя зрительный контакт. Он подобно заклинателю змей завораживал ее своим взглядом.
— Посмотри на меня, Брук.
Его красивый голос звучал властно, такой глубокий и манящий… И очень, очень опасный.
Она зажмурилась, изо всех сил сопротивляясь этой мощи.
«Нет. Не делай этого, Брук. Не смотри на него».
— Посмотри на меня, — повторил он, на октаву понизив голос.
И хоть все инстинкты протестовали, Брук открыла глаза, встретившись с ним взглядом.
А потом он запустил пальцы ей в волосы. И да помогут ей небеса, но женщина могла поклясться, что сквозь его пальцы струились электрические разряды. Брук внезапно захотелось переползти к нему на колени и погрузиться в умиротворение, которое он предлагал. Наполеан начал мягко гладить ее по голове, нежно массируя там, где она стукнулась о дверь. И боль мгновенно утихла, как будто ее никогда и не было.
Какой силой он обладал? Эта нечеловеческая способность успокоить, исцелить и заставить, не могла быть хорошей. Может быть, это было своего рода вуду или колдовство.
— Не делай этого, — снова прошептала она едва слышно. — Отпусти меня.
Брук просила, а голова прижималась к его руке, выдавая тот факт, что она хотела его прикосновений.
А затем глубокая волна безмятежности затопила все тело. Она устремилась вниз от макушки, разлилась по шее и плечам, обволокла туловище и добралась до ног. Если бы она не знала, в чем причина, то могла бы поклясться, что ей поставили капельницу со Стадолом. И сотворил он это, всего лишь одним прикосновением. Никто не обладал подобной властью. Ни человек. Ни животное. Никакое земное существо не могло обладать таким контролем. Но инстинктивно Брук знала, что Наполеан был исключением.
Может он был кем-то намного большим, чем она видела сейчас?
Было очевидно по его выражению лица — по взгляду и манерам — мужчина обладал своего рода необузданной, несдерживаемой мощью. Он нес ее, как простой человек носил одежду. Это проявлялось в том, как гордо он держал голову, читалось в волевом подбородке, в силе по-королевски широких плеч и в бесконечной мудрости его глаз.
Кем он был? Чем он был?
Брук отодвинулась и мягко оттолкнула его руку, прерывая их контакт и надеясь не вызвать его гнев.
Милостивый Боже на небесах, каким же мог быть в гневе такой мужчина?
— Пожалуйста, не трогай меня, — проскулила Брук, отчаянно желая, чтобы ее собственный голос звучал настойчивей.
— Если ты действительно этого желаешь.
Он отдернул руку, откинулся на сидении и отвернулся к окну, по-видимому, не задетый ее словами.
Брук сомневалась в существовании хоть чего-то, что могло повлиять на него.
«Если ты действительно этого желаешь?»
Он на самом деле так легко отступил? Его на самом деле можно было уговорить?
Она закусила нижнюю губу и почти позволила себе надеяться.
— Не могли бы вы вернуть меня обратно в отель, пожалуйста? Наполеан? — она говорила с уважением, для большего эффекта называя его по имени, каким-то образом понимая, что он привык к почтительному обращению.
— Мне жаль, но я не могу.
В его добрых глазах — непоколебимая решимость.
Брук нахмурилась и тряхнула головой, пытаясь отделаться от завораживающих интонаций его голоса.