Кровавый источник - страница 42
В одну из суббот ноября, то есть в пятницу вечером, после традиционной сауны Володя, накрывшись талесом, усердно молился. Он просил у Бога, у своего невидимого Бога, доброй субботы и мира. Он верил, что в Книге Судеб записаны все его грехи. И за каждый грех придется ответить.
«Пришло время делиться», — говорил себе Володя в последние дни, и откуда-то из темноты входил белобрысый парень в телогрейке и валенках и все шмыгал носом. Противно шмыгал носом.
Они сели за стол. Зажгли семисвечник. Кристина специально к субботе приготовила рыбу, сама испекла халу, сделала форшмак с оливками и сладкий цимес. Открыли вино «Царь Давид», привезенное с Земли Обетованной. Разоделись в пух и прах — субботу надо встречать одетыми особо, по-праздничному. На Кристине были вечернее платье и жемчужное ожерелье, Володя — в просторной белой рубахе с любимыми запонками, маленький Колька — в коротких штанишках и в голубой сорочке с жабо.
— С шаббатом, милый! — улыбалась Кристина.
В такие мгновения она забывала обо всем. Какие могут быть сомнения? Она хозяйка в этом доме. Она его настоящая жена. Они связаны навечно невидимым Богом, хоть и живут в грехе.
— Лехаим! — говорит Володя и, видимо, для Кольки переводит: — За жизнь!
Они пригубили вино, густое, сладкое, как жизнь в Царствии Небесном. И только приступили к еде, как в дверь позвонили. Гость в субботу — дело благостное, а незваный гость — тем паче.
В первый момент Мишкольц даже не узнал его. Он снова оброс, и щеки покрывала щетина. От него исходил дух запущенности. Светлые глаза стали почти белыми. Лицо опухло, видимо, с перепоя.
— Данила? — наконец признал он в пришельце Охлопкова. — Очень рад тебя видеть! Проходи!
— Ничего, что я… — начал тот, но недоговорил.
— Брось церемонии! Проходи! У нас праздник, а гость к празднику — праздник вдвойне!
Охлопков вступил в холл.
— Я по делу к вам, Владимир Евгеньевич…
— Мне сегодня запрещено говорить о делах! Давай раздевайся и — с нами за стол!
— Очень важное дело! — взмолился Данила, и глаза его наполнились слезами. — Дело жизни и смерти.
— Хорошо, — согласился на компромисс Мишкольц, — только давай сначала поедим, а потом поговорим о делах.
Он провел его в столовую с семисвечником, усадил за стол, как самого дорогого гостя.
Охлопков впервые попал в этот дом, но ничему не удивлялся, даже странным обычаям, в общем-то, русской семьи. Не удивлялся он по двум причинам. Во-первых, положение его было таково, что сил на эмоции не оставалось, а во-вторых, Генка Балуев его предупредил и даже посоветовал явиться к Мишкольцу в субботу, когда тот в самом добром расположении духа.
Они ели и пили и были внимательны к гостю. Только маленький Коля сразу надулся, едва Данила уселся за стол, — испугался чужого дядю. И почти перестал есть.
Балуев — хитрый, бестия! — оказался прав. Изучил шефа досконально. С лица Володи не сходили тепло и умиротворенность, хотя совсем еще недавно никто так не приводил Мишкольца в бешенство, как Данила Охлопков.
Но никто, ни Данила, ни Кристина, не ведал, что творится в душе благочестивого иудея, какая там разыгралась стихия!
Владимир Евгеньевич был прекрасно информирован о положении Охлопкова. После того как его второй салон сгорел, городские власти предъявили арендатору счет на крупную сумму. Дело нешуточное — дом охранялся государством. На Охлопкова подали в суд.
Кручинин не оставил его в беде — дал своего адвоката, но вскоре не стало Кручинина.
В случае же, если ущерб не будет возмещен, директора салона ждала тюрьма.
Как и бывает в подобных ситуациях, от Охлопкова все отвернулись — компаньоны, друзья шарахались от него, как от бубонной чумы. Череп, возглавивший ненадолго организацию, прямо заявил:
— Ты все напутал, ублюдок! Я — твоя «крыша»! Ты мне должен платить, а не наоборот!
И только Генка, старый институтский дружок, выслушал до конца и дал мудрый совет.
Нелегкой была дорога к Мишкольцу. В последний раз они виделись, когда Охлопков поделился с ним своими планами насчет открытия второго художественного салона. А с тех пор много воды утекло.
Закончив трапезу, они прошли в кабинет Володи. Комната оказалась светлой, несмотря на целую стену книг.