Крушение самолета MH17. Украина и новая холодная война - страница 9

Крушение борта МН17 компании «Малазийские авиалинии» произошло в разгар новой «холодной войны» между Североатлантическим блоком и Россией и в значительной мере усугубило ее. В связи с этим для понимания причин трагедии нам также нужно поместить ее в контекст этого более масштабного противостояния между либеральным Западом и противостоящим ему непрочным блоком стран, состоящим из нескольких относительно разобщенных частей. В их число входит созданный по замыслу России Евразийский союз, а следующую ступень образуют БРИКС (Бразилия, Россия, Индия, Китай и ЮАР, которые вместе составляют половину населения Земли) и Шанхайская организация сотрудничества. МН17 был сбит в тот самый момент, когда человек, играющий важнейшую роль во всех этих трех структурах, президент России Владимир Путин, возвращался из Форталезы (Бразилия), где он и другие лидеры стран БРИКС подписали декларацию о создании Нового банка развития. Была ли здесь косвенная связь или это было трагическое совпадение, мы проанализируем позже.

Путин пришел к власти в 2000 г., потому что русские больше не желали мириться с политико-экономическими установками Запада, которые в 1990-е гг. фактически разрушили экономику России. Вашингтон с растущим страхом наблюдал за тем, как в течение двух президентских сроков на фоне резкого повышения цен на нефть и газ Путин восстанавливал в России сильное государство, выражал евразийские чаяния и все больше сближался с блоком стран БРИКС^>{12}. В связи с этим в 2008 г. Запад приступил к более агрессивному проникновению на постсоветское пространство, чтобы взять Россию в еще более плотное кольцо с помощью как НАТО (саммит Альянса прошел в апреле 2008 г. в Бухаресте), так и ЕС, который в мае начал переговоры с рядом постсоветских республик по проекту «Восточное партнерство». Немного позже, в августе, произошло неудавшееся вторжение грузинской армии в Южную Осетию, в ходе которого Михаил Саакашвили при моральной и финансовой поддержке США и Израиля попытался силой вернуть в состав страны отколовшуюся провинцию. Все это происходило на фоне серьезного финансового кризиса с эпицентрами на Уолл-стрит и во Франкфурте. Транснациональный капитал и правительства отреагировали на него, подняв ставки в очередном раунде того, что покойный Питер Гоуэн называл «глобальной игрой»^>{13}.Это было начало эпохи беспрецедентной политической и экономической нестабильности, породившей у многих ассоциации с периодом перед Первой мировой войной.

В этой главе я концентрирую внимание на периоде перед началом кризиса 2008 г., так как для того, чтобы понять природу рисков и те позиции, с которых к ним подходит Запад, мы должны различать три четко определенных этапа «холодной войны». На современном ее этапе Украина представляет собой важнейший участок линии фронта, сравнимый с конфликтом в Сирии, однако еще более опасный из-за его близости к России^>{14}.

Кризис 2008 г. означал не только финансовые потрясения, но и конец гегемонии либерального англоязычного Запада. Гегемония — это не просто превосходство над другими; это форма классового правления, основанного скорее на консенсусе, чем на принуждении. Такой консенсус является активным для групп, образующих исторический блок сил, объединенных единой концепцией управления, что дает им неписаную программу и «здравый смысл»^>{15}. Пассивным этот консенсус является для исключенных из него групп, неспособных изменить его и/или представить мир с другой точки зрения. Однако даже абсолютная гегемония не может обойтись без того, что Антонио Грамши называет «броней принуждения»