Крутые перевалы - страница 15

Старик разложил на коленях берестяные, начертанные углем карты, а Вера развернула привезенную старшиной газету и прочла заголовок передовой о японо-китайских событиях. Она держала газету до тех пор, пока из глаз от едучего дыма не покатились слезы.

Вера взглянула на отца. У старика, как волокно на ветру, затряслась борода.

— Чего пишут? — спросил он.

— Здесь о войне Японии с Китаем…

Вера смело глянула в слезящиеся глаза старика. И взгляд этот будто спрашивал: «Неужели это ты, купец Глазков, которого еще три года назад боялось все село».

Отец давно чувствовал, что у дочери образовался свой, отдельный от него мир, но был бессилен разбить его и злился.

— Тебе не понять войны…

— Нет, я понимаю.

— А я говорю — нет! И… не имеешь права так говорить. — Отец задохся. — Вот из-за таких дураков мы и сидим в звериной яме.

Глазков поперхнулся и протяжно закашлял. А дочь смотрела в красную плавильню костра глазами безучастными, пересиливая гнев, выкручивала смуглые кисти рук.

Отец поднялся и, уже не глядя на нее, сказал:

— Сегодня не надо разводить костер.

— Ложись, я не прокараулю.

— А утром нужно предупредить наших.

— Там, наверное, уже знают…

Скрип двери резко ворвался в ночные шорохи тайги. Вера притянула пестрого кобеля и задумалась.

«Кто эти красные?» — спрашивала она себя.

В своем селе Вера знала только одного Пастикова, про которого говорили, что он большевик, — он первый пришел описывать их хозяйство. Тогда Вере шел тринадцатый год, и она собиралась ехать в город учиться. Но жизнь круто повернула по иной дороге. Бывшему торговцу Глазкову с группой богатых сельчан объявили, что они будут выселены на север. Мать Веры слегла и умерла, на селе творилось малопонятное для девочки. Она заболела тифом и упорно боролась со смертью.

Вера привалилась головой к дереву и предалась воспоминаниям. В небе меркли звезды. За ручьем, куда смотрела девица, яснее становились очертания деревьев. Все, что видела в детстве, запечатлелось навсегда: дом, игры с подругами, поля, езда на лошадях и школа.

Смутной полосой оттенялось то, что было потом. Веру встревожил ночью похудевший отец и, завернув ее в козловую доху, вынес из дому. Трещали выстрелы. По улице скакали верховые, слышались крики женщин и ребят.

Не оправившаяся от болезни Вера упала на дно саней и очнулась не скоро. Сани бросало в ухабы, стукало о деревья. Лес стоял под снежным покровом. Впереди проминали дорогу верховые, а рядом с санями Глазкова ехал мельник Сабаев, молодой черноглазый мужик. Вера почему-то сторонилась его еще в селе, а когда Сабаев в ее присутствии застрелил старика-охотника и взял его винтовку, у девочки зародился к этому человеку страх. Сабаев преследовал Веру, и старик решил отделить дочь от посторонних мужчин. Это было на второй год скитания раскулаченных по тайге.

А тогда, лежа в санях, она спросила:

— Куда мы едем?

— Куда-нибудь выберемся.

Через неделю восставшие против советской власти были в улусе, и отсюда ушли к подножью белогорья.

…Пестрый кобель, шевельнулся под теплым боком Веры. Она открыла глаза. В вершины кедров солнце вплетало ранние лучи. За ручьем фуркали хлопотливые рябчики. Вера взяла ружье и прицелилась — она давно научилась добывать себе пищу. Выстрел резко вспугнул таежную птицу. Рябчик серым комком упал в ручей. Вера достала его палкой и по крутой отложине подошла к тагану.

— Уснула, — сказал сзади отец. — Вари чай, и надо искать новое место.

— Зачем?

Вера смотрела на отца с сожалением. С сивыми разворошенными волосами он похож был на дикаря, только что покинувшего пещеру. Бессонная ночь измяла его морщинистое лицо, время согнуло спину.

— А ты думаешь, они не разнюхают… Не знаешь их хромого пса.

Вера взяла котел и по узкой тропке спустилась к ручью. Глазков уныло посмотрел ей вслед. Он давно видел, что дочь все больше и больше тяготится жизнью с ним и замыкается.

Веселое солнце улыбнулось, согнало морщины с самых хмурых лиц. Со стана было видно, как над Шираном вздымалась черными кругами водоплавающая дичь. Буйная зелень щетинилась сквозь серую ветошь.

На холме около юрты старшины росла толпа. Сюда шли все, кому тайга и трахома окончательно не выела еще глаза. Смуглокожие, широкоплечие ребята вырывали из земли пахучую черемшу и жевали пополам с грязью, мужчины и женщины ворчали трубками. Со звонкоголосыми волнами Сыгырды смешивалась степенная речь пожилых. Говорили больше по-русски, зная, что не подслушают.