Крыло беркута. Книга 2 - страница 20

— Тут? На голом месте?

— Нет, государь! Зачем же на голом? Сперва в землю надо зарыться и крепость возвести.

Бояре враз загалдели, и прорвалась ненависть к возвышенному царем худородному дьяку.

— Ты, выродок, сам из земляной норы вылез, так таперя нас норовишь в норы посовать?!

— Не слушай его, государь, гони в шею! Он измыслил войско наше извести, и тебя погубит!

Царь гневно хлопнул рукой по столешнице:

— Цыц! Расхрабрились на этом берегу! Он — верный мне слуга и думать горазд. Верно говорит: городок надобно поставить, чтоб Казань из него, как на ладошке, была видна. Тогда сломим ее силу!

Все притихли: одни — просто убоявшись государева гнева и немилости, другие — опасаясь, как бы не нажить лишние хлопоты, тут ведь не вовремя высунешься — и как раз наживешь. Были среди воевод и светлые головы, эти сразу поняли, какую выгоду сулит крепость под боком у Казани, но высказать свое мнение не спешили.

— Кто поставит крепость? — спросил царь и сам ответил: — Ты же, Ивашка, и поставишь!

Выродков встал, поклонился степенно — чувствовалась в нем уверенность в себе.

— Как скоро управишься?

— И году, государь, не пройдет, людей бы мне токмо поболе. Мы все загодя в лесах срубим, по матушке Волге на плотах спустимся и тут срубы поднимем…

— Людишек по надобности отберешь из войска. И — ставь городок. С богом!

Вместе с другими самого разного рода вестями и слухами из кочевья в кочевье, из племени в племя передавалась весть о том, что какой-то путник, сопровождаемый загадочной женщиной, разыскивает тамьянцев. Дошла она и до Шакмана-турэ. К этому времени племя Тамьян, перевалив через Урал, затаилось в горном распадке у реки Кызыл.

Долгая, тяжелая дорога и неожиданные столкновения в пути разорили и изнурили тамьянцев до такой степени, что, казалось, пройдут годы и годы, пока они придут в себя, оправятся от ударов судьбы. От могущества племени, с которым некогда считались не только в окрестностях горы Акташ, но и дальше, вплоть до берегов полноводного Ика, остались лишь воспоминания. Не тот был теперь и Шакман-турэ, прежде — самоуверенный и высокомерный, правивший племенем твердой рукой и мечтавший подчинить себе мелкие соседние племена и роды. Порастерял он свои былые качества. Если в пору обитания тамьянцев у горы Акташ соседи не без зависти следили, как из года в год росли богатство и слава Шакмана, то теперь досужие люди могли бы последить, как слабеет он, приближаясь к старости, и становится все бедней и бедней. За Уралом почувствовал себя Шакман птицей с подбитым крылом.

И все же, приткнувшись после долгих мытарств в этом урочище, тамьянцы вздохнули с облегчением. Почти чудом избежав полного разгрома, не рассеявшись по белому свету, не потеряв сплоченности, они отыскали сравнительно спокойное место для укоренения, и это явилось для них немалым счастьем. Да, они отметили свой путь могилами близких, да, лишились большей части скота и имущества, но как бы то ни было, племя уцелело. И клич, и птицу, и древо священное оно сохранило, и тамги своей не потеряло. Разве же это само по себе не счастье?

Такими вот рассуждениями утешал себя Шакман-турэ и доволен был тем, что и сам жив, и племя живо — оно не откажет ему на старости лет в поддержке и защите.

А тут еще пришла весть о путнике, разыскивающем тамьянцев. «Кто бы это мог быть? Уж не сын ли?» — подумал Шакман. И встрепенулась его измученная тревогами душа, потеплело на сердце. Старался он не выдавать свои чувства — главе племени при любых обстоятельствах надлежит сохранять выдержку — но нет-нет да мелькала на его лице улыбка — отсвет надежды, уже погасшей было и вдруг блеснувшей опять вечерней зарницей. «Может быть, решил всевышний ниспослать мне на склоне лет моих безмерную радость, может быть, ищет нас мой Шагали! — утверждался в догадке Шакман, и хороший довод, подкрепляющий ее, нашел: — Путник тот не одинок, с ним — женщина. Стало быть, отыскал Шагали жену свою законную, возвращается с Минлибикой, везет племени сноху…»

И сбылась надежда, не обмануло Шакмана вещее отцовское сердце: сын, по которому он так долго тосковал, в самом деле вернулся в родное племя.