Крыло беркута. Книга 2 - страница 30

— Двадцать три… Двадцать четыре… Верно! Сходится с тем, что твой отец мне говорил.

Шагали примолк, вспоминая подробности разговора с паромщиком на берегу Сулмана и с жалостью глядя на стоявшую перед ним девушку, и вдруг, вскочив с тахты, на которую присел было, приказал голосом, не допускающим возражений, как, бывало, его отец, Шакман-турэ, приказывал:

— Пошли! Я уведу тебя!

Марья замерла в нерешительности, хотела и не могла ему поверить.

— Пошли! — повторил Шагали.

— Кто же меня отсюда отпустит? Я ведь не вольная…

— Я куплю тебя, поняла?

Гуршадна-бика, когда Шагали сообщил ей о своем намерении, ответила угодливо и слегка игриво:

— Ах-хай, уважаемый, хватит ли у тебя денег! Товар у меня дорогой.

— Тебе, абыстай, нужный мне товар даром достался. Ни денежки ты за него не заплатила.

— А это уж не твое дело, уважаемый. Теперь я ее хозяйка. Я!

— Ну, за сколько ты ее отдашь? Говори скорей!

— Ладно, уважаемый, с тебя, я гляжу, много не взять. Уступлю за двадцать серебряных таньга.

Шагали вытащил кошелек, отсчитал двадцать монет. Гуршадна, видя, что «гость» сразу согласился с названной ею ценой, даже побелела с досады — продешевила! Очень уж этому странному человеку захотелось купить ее рабыню, зря не запросила побольше! Гуршадна запричитала, надеясь набавить цену:

— Мне мои красавицы недешево обходятся. Сколько я на них трачу! Кормлю, пою, наряжаю…

— Наверно, они немалый доход тебе приносят, а то не держала бы.

— Да выгоды-то от них меньше, чем трат. Одних только пожертвований мечети сколько я сделала, чтоб аллах простил их грехи.

— Теперь у тебя одной заботой станет меньше: за эту делать пожертвования не придется.

Как ни крутила Гуршадна, Шагали ни денежки не прибавил, чувствовал: сделка эта для нее выгодна — не упустит. В конце концов она приняла двадцать монет, и Шагали, взяв собравшую свои вещички в узелок Марью за руку, повел ее на улицу. Остальные девушки, слушавшие его разговор с хозяйкой затаив дыхание, горестно завздыхали вслед. Одна из них тоскливо воскликнула:

— Увел бы кто-нибудь отсюда и нас!

И зарыдала. Тут же послышалась брань Гуршадны.

Проходя через базар, Шагали купил шерстяную накидку для Марьи, заплечный мешок для себя и запасся съестным. Вскоре, миновав Арские ворота, они вышли на дорогу, по которой Шагали — как давно это было! — пришел в Казань в надежде отыскать пропавшую жену.

Путешествие до Сулмана растянулось на много дней. В эти дни Шагали относился к Марье как к сестре. Никакого груза он ей не дал — несла только свой легонький узелочек. Время от времени Шагали завязывал беседу, расспрашивал о том о сем. Марья, хоть и прожила в Казани восемь лет, разговаривать по-тюркски не научилась. Как было научиться, если с ней не разговаривали, а только приказывали — сделай то, сделай это! Понимать слова она понимала, а речью не овладела. Шагали за меньшее время научился изъясняться по-русски, правда, обращаясь в затруднительных случаях к словам родного языка. Поэтому речь у него получалась очень забавная, и лицо Марьи нет-нет да освещалось робкой улыбкой.

Вечерами, устраиваясь на ночлег, Шагали подбадривал ее:

— Теперь уже осталось идти немного. Еще один — два — три дня, и…

Проходил день, другой, третий, и он опять подбадривал спутницу, как ребенка:

— Совсем мало осталось. Еще немножко…

Долгим оказался путь и тяжелым. Но самое тяжелое, самое неожиданное и горькое ждало их на переправе через Сулман. Паромщика Платона там уже не было. Не удалось даже узнать, куда, в какие края его отправили.

— Наша судьба — в руках людей хана, — сказал новый паромщик, тоже из русских. — Куда они захотят, туда и отправят. Невольники мы, невольники!

Он переправил Шагалия с Марьей на левый берег реки и ушел в свой шалаш, пожелав им спокойной ночи. А какой уж тут мог быть покой! Шагали чувствовал себя виноватым перед Марьей. Сколько волнений ей доставил — и на тебе! Кабы не уверил он ее, не подумав о последствиях, разве пошла бы девушка сюда, где никого, ни единой родной души у нее нет? Как же теперь быть?

Шагали отыскал поляну, где он с товарищами на пути в Казань тушил под кострищем баранину. Да, вот она самая! Тут Шагали впервые увидел русского, тут угнанный из Галича паромщик поведал о своей печальной судьбе и назвал имя дочери…