Крымские ханы первой половины XVII столетия и борьба за самостоятельность и единовластие - страница 25

Хотя Мехмед Герай и вел с собой значительную военную силу, он предпочитал решить вопрос миром: ведь Кан-Темир, у которого Мехмед когда-то нашел прибежище, вовсе не был его врагом. Вместе с тем, их нельзя было уже назвать и друзьями, поскольку в прошлом году тесть Мехмеда Герая, знатный черкес, по какому-то поводу убил ногайского мирзу, приходившегося Кан-Темиру дядей.[117] И хотя Мехмед Герай, пребывая тогда на Родосе, не имел никакого отношения к их ссоре, вскоре ему пришлось полной мерой пожинать плоды кровной вражды двух семейств.

Подробности встречи хана с буджакским вождем неизвестны. Переговоры были долгими и, вероятно, непростыми, но в итоге Кан-Темир уступил: к октябрю того же года он вместе со всей своей ордой откочевал из Буджака к реке Сют-Су — поближе к ханскому оку и подальше от польских границ.[118]

Добиться покорности от самого Кан-Темира, которого побаивались даже турки, было нешуточным успехом. Теперь Мехмед Герай был вправе требовать от Зигмунта III ответного шага в отношении запорожцев. Но тот был не в силах выполнить свои обязательства: до сих пор не выплатив казакам обещанного жалования за участие в Хотинской битве, король не мог рассчитывать и на их послушание. Запорожцы же не прекращали своих вылазок: пока хан с Кан-Темиром вели свою долгую беседу под Ак-Керманом, казаки настойчиво пробивались в Крым. Одни отряды угоняли стада из-под Перекопа, другие сумели прорваться через Ор-Капы, разграбили селения внутри Крыма и едва не достигли Бахчисарая, а третьи тем временем громили с моря османские владения: Балаклаву, Синоп и окрестности Стамбула.[119]

Прочного мира с Польшей, на котором настаивал Хусейн-паша, не получилось. Хан попросил у везиря позволения отомстить за разорение Крыма казаками.[120] Была ли удовлетворена эта просьба или нет, но к зиме Али-беи, глава крымских Мансуров, ударил на польскую Украину и захватил там столько пленных, что изобилие живого товара привело к обвалу цен на невольничьих рынках.[121]

Во взаимоотношения Бахчисарая с Варшавой добавлял остроты и старый спор об упоминках. Как и его предшественник, Мехмед III Герай резко требовал от короля регулярной выплаты дани, тогда как Зигмунт соглашался слать дары лишь в награду за услуги хана в борьбе с общим врагом: Московией. Польский посол убеждал хана при встрече:

— Дорого обошлась такая алчность предку Вашей Ханской Милости, хану Золотой Орды: лишился он и отцовского престола, и Астрахани, и Казани, и чувашей с черемисами, и Сибири, а теперь и Крым как на нитке подвешен. Стыд вам от этого перед всеми соседями. Ведь московцы, такой грубый народ, изменники повелителя моего, мужики, — а такие славные орды взяли в ярмо, словно буйволов или верблюдов! Как только не стыдно вам и не жаль их!

— Москва от нас откупается, каждый год хорошую дань дает, — заметил хан в ответ.

— И правильно дает: ибо это откуп с покоренных орд ваших! — парировал посол. — Принимая его, навлекаете вы проклятие на себя согласно вашему же Писанию; ибо можете освободить своих братьев, но не заботитесь о том…[122]

Упоминание о Казани и Астрахани прозвучало из уст королевского посланца не случайно. Польский двор интересовался: не близка ли Мехмеду III Гераю мечта его предков об освобождении волжских юртов из-под русского господства? Не грезит ли он о былой славе «повелителей двух материков»? В этом случае хан мог бы стать ценным союзником Польши в альянсе против Московии. Но нет: староордынские идеалы, вдохновлявшие ханов предыдущего столетия, не находили отклика в душе Мехмеда III Герая. Казаки на Днепре беспокоили его гораздо больше, чем воеводы на Волге, и антимосковский союз Польши с Крымом не состоялся. Напротив: получив при воцарении обильные подарки от русских, хан заверил царя Михаила, что запретит своим людям тревожить границы Московского царства.[123]

Шли месяцы; подданные ближе знакомились со своим ханом. Было видно, что годы скитаний и тюрем выковали в Мехмеде Герае твердый характер: он предстал перед придворными как человек бывалый, проницательный и жесткий. Вельможи, привыкшие помыкать Джанибеком, с трудом привыкали к властному и самостоятельному правителю. Как говорили они, «Джанибек Герай-хан был смирен и во всем полагался на нас, приближенных. А нынешний хан, Мехмед Герай, сам обучен грамоте и умеет писать. И когда он скрывался от Джанибека Герай-хана, то много где побывал и ничто ему не в новинку».