Крымские ханы первой половины XVII столетия и борьба за самостоятельность и единовластие - страница 27

Письмо Мехмеда III Герая открыло перед шахом заманчивую перспективу: Ирану еще никогда не доводилось иметь союзника на вершине власти Крымского государства. Охотно исполнив просьбу хана и снабдив Шахина двухтысячным отрядом кызыл-башской гвардии, Аббас отправил его в путь. Когда Шахин Герай уселся в седло и уже собирался тронуться, шах придержал рукой его стремя и спросил:

— А что, если падишах пошлет тебя, будешь ли ты с нами сражаться?

Вопрос был не из простых. Аббас достаточно хорошо узнал Шахина Герая, чтобы не сомневаться: этот человек никогда не станет «невольником падишаха». Но персидский правитель не дождался и клятвы верности, на которую, вероятно, рассчитывал: Шахин Герай предпочел сослаться на кодекс чести свободного воина, предпочитающего хранить верность лишь своей собственной сабле:

— Когда волк завидит ягненка — достанет ли у него терпения? Когда Сокол завидит голубочка — разве хватит у него сдержанности?[130]

Ответ был дерзок, но изящен. Похоже, он пришелся по душе Аббасу, для которого была важнее не преданность Шахина персидскому двору, а его ненависть к двору османскому. Аббас отпустил стремя Шахина Герая — и тот тронулся в путь.

Его ждал родной Юрт, в истории которого крымскому Соколу предстояло запечатлеть хронику своего стремительного полета: череду невероятных событий, сделавших Шахина главным героем краткой, но искрометно яркой эпохи, которую десятилетия спустя крымские татары и их соседи будут вспоминать как «Шахин-Гиреево время».

Перемена власти в Стамбуле — Мехмеда III Герая решено сместить с трона — Шахин Герай усмиряет знать и готовит оборону — На службу к хану приглашены запорожские казаки — Джанибек Герай прибыл в Кефе и осажден там — Переговоры османов с ханом и калгой — Нападения казаков на Стамбул

Многое изменилось при крымском дворе за месяцы, прошедшие с воцарения Мехмеда III Герая, — но еще больше перемен свершилось в Стамбуле. В августе 1623 года с везирской должности был снят Хусейн-паша, а в следующем месяце лишился трона и сам султан: вместо безумного Мустафы I падишахом объявили юного Мурада IV. Османская верхушка вновь обновилась сверху донизу, а некоторые посты вернулись к своим прежним обладателям, как это сталось, например, в дворцовом гареме, где опять стал начальствовать вернувшийся из ссылки евнух Мустафа.

Евнух не забыл обидных слов, брошенных ему Мехмедом Гераем на Родосе, и задумал отомстить хану — тем более, что к Мустафе уже обратился Джанибек Герай, предложивший своему давнему покровителю огромную взятку в двести тысяч гурушей, лишь бы тот помог ему вернуться на ханский трон.[131] Охотно взявшись за это дело, гаремный начальник стал распускать слухи, будто Мехмед Герай сговорился с братом напасть на османскую столицу и захватить власть в империи.[132] Еще серьезнее звучало другое обвинение: должно быть, хан вовсе не случайно списался с шахом и хочет сделать калгой персидского наймита Шахина Герая — наверняка между Крымом и Ираном готовится тайный союз!

Эти подозрения усилились, когда Мехмед Герай наотрез отказался идти на персидский фронт, куда его с осени настойчиво звали османы. Везирь стоял на иранских границах и ожидал 10-тысячного ханского подкрепления, однако Мехмед Герай оставался при своем: крымские татары не пошли в Иран.[133] Хан пояснял, что не может оставить Крым, когда ему с Днепра угрожают казаки — но Стамбул не поверил ему, и наветы евнуха обретали правдоподобность.[134]

Крымские беи, недовольные строгостью Мехмеда Герая и уже втайне мечтавшие о возвращении послушного Джанибека, чутко уловили перемену в настроениях османского двора. Они стали писать в Стамбул доносы, жалуясь, что хан не радеет о государственных делах и занят лишь пирушками. Обвиняя правителя в ротозействе, жалобщики ссылались на недавнее возмутительное происшествие: в апреле 1624 года, пока ханские дозорные сторожили Перекоп от запорожцев, в Крым вторглись донские казаки. Полуторатысячная шайка донцов высадилась на безлюдном берегу где-то под Судаком, перебралась через горы к Эски-Кырыму, устроила там резню и невредимой вернулась к морю.