Крюк Петра Иваныча - страница 45

Особенно часто случалось с ним подобное сомнение, когда настроение было приподнято: из-за премии, например, или по причине ясной погоды, или — куда ни шло — потому что внучка младшая, та, что Валентинова, снова по письму на отлично шла и всех головой своей удивляла.

Объединительным в этом деле, несмотря ни какие временные поблажки, оставалось одно — общая чернявость носителей инородных подозрений. А кто там из них кто, уже точно не определялось. Поэтому и числились все они — евреи, чтобы было понятней. Не турки же?

Некоторую смуту вносило, правда, еще одно обстоятельство, не очень для непосвященных заметное, но довольно для посвященных существенное. Дело в том заключалось, что среди всего отряда крюковой классификации обнаруживались не только евреи, но присутствовал также и другой подотряд, и он был — жиды. Вот те уж последними не были никогда, потому что, как никому, Петру Иванычу все с ними было понятно, и по этой причине они были САМЫМИ последними, САМОЙ крайней плотью к финалу человеческого разума и мирового порядка. Один только тот чего стоил, в Афганском комитете засел который, зам какой-то зама какого-то и по фамилии Шейнкер, хоть и с русским именем Володя — вот как ведь все бывает перепутано, хрен разберешься: удивляйся — не хочу. Сам черный, непробритый, но в пятнистой кацавейке и тельняшке под ней — Петр Иваныч, помнится, когда пришел к ним в контору первый раз за капитана Комарова хлопотать и Фенечку его, так подумал, что этот жгучий тоже, наверно, афганец, но не из тех, с кем бились, а из других, которые на нашу сторону переехали жить и всемерную помощь освободительному движению оказывать. А оказалось, никакой он не инородец, а обычная наглая еврейская морда, в смысле, жидярская, потому что, говорит, надо вам, гражданин, в местном отделении разбираться с вашим протеже, в том городе, где проживает ветеран, а не у нас: здесь, говорит, головная организация, и мы по этой причине регионами не занимаемся. А глазами масляными зыркает, типа на дверь указывает, чтоб ушел Крюков поскорей. Ну, подумал крановщик, гадость комитетская, я и до тебя доберусь, чтоб ты не штаны тут протирал американские на важном стульчике, а трудился как все остальные нормальные: не за чужой бюджетный счет и не за страдания региональных героев. Как, спросил, твоя фамилия, гражданин чиновник? Тогда он и отвечает с ухмылкой, что Шейнкер, мол, будьте любезны. Ну, а тут и вариантов нет — все на места сразу стало и подтвердилось, кто есть крайний по вине, как греки толковали, что в вине, мол, вся истина содержится. Кстати, на грека тот Шейнкер тоже мог бы походить, если б не был натуральным жидярой.

— Что б вы сдохли тут все от страшных болезней! — крикнул тогда Петр Иваныч ему в физиономию, — и двинул к дверям. А тот нерусский Володя лицом побелел насквозь через черную непробритость, затрясся, как матрос при качке, и на ноги вскочил. Да тут же и рухнул на пол, оскользнувшись, потому что вместо ноги протез у него оказался выше колена. Петр Иваныч искусственную конечность сразу заметил и осекся, так как внутренне определил, что не по травме ноги этой нет, а тоже по войне, скорей всего. Иначе, еврейскую фамилию навряд ли посадили бы на распределительную должность функционировать, не допустил бы народ.

А после вышел оттуда, но уже без дверного хлопка, как собирался. Вот вам и истории страсти афганской продолжение: и так, вроде, нечестно, но и не так, как бы, вполне сходится. Удивительно, одним словом, удивительно и малопонятно бывает со всеми с ними, с этими…

Так вот, дальше смотрим — кто у них кто, если точно в адрес. А то у них — то: жидов, все-таки, гораздо меньше получалось.

— Бог упасал, — думал Петр Иваныч, — не сталкивал меня по жизни с ними, да и где столкнуть-то? На стройке? Не по краю же котлована им бегать, как Охременкову какому-нибудь, и не в кассовом окошке ведомость подавать, как Клавдии Федоровне покойной, пусть земля ей просеянным дважды мягким песочком будет…

Что касалось самолетов, то там доподлинно неизвестно было кто заправляет — слишком далеко отстояли. Про самих летчиков, про первых пилотов, про штурманов, не говоря уже о дальней истребительной авиации и сверхзвуковой особенно, Петр Иваныч мог только фантазировать и догадываться. Скорей всего, они там имелись и даже не один и два. Так подсказывало подкожное чувство, так морщинились отдельные мысли, и так представлялось ему в своей поднебесной башенной уединенке, ближайшей от всей остальной стройки к хвостатым воздушным трассам.